Реквием по солнцу

— Ты ее видишь? — снова спросил он свое древнее дитя, рожденное от противоестественной связи, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Уродливое существо уставилось в беспокойную воду, прищурилось, но потом покачало головой, и складки у него под подбородком отвратительно заколыхались.

Сенешаль принялся нетерпеливо шарить в мешке, из которого чуть раньше достал угрей, и вытащил мягкую сальную свечу, слепленную из едкой щелочи и человеческого жира, вытопленного из больных стариков и детей, остававшихся на захваченных кораблях после того, как с них уводили здоровых пленников и забирали сокровища. Он прикоснулся к фитильку пальцем, призывая черный огонь из своей демонической души, и тот вспыхнул. Когда пламя разгорелось, сенешаль поднес свечу к пруду, чтобы пролить побольше света на диск, погруженный в воду.

— Ты ее видишь? — В голосе вспыхнуло пламя, исполненное угрозы.

Фарон прищурился и принялся разглядывать поверхность диска. Через несколько мгновений он повернулся, встретился взглядом с пылающими голубыми глазами своего отца и кивнул.

Сенешаля охватило жгучее возбуждение, пришедшее на смену недавнему нетерпению.

— Что ты видишь? Говори.

Немое существо беспомощно уставилось на него.

— Что она делает? Она одна? Фарон покачал головой.

Возбуждение превратилось в ослепительную ярость.

— Нет? Она не одна? Кто с ней? Кто? Безобразное существо пожало плечами.

Дикая буря, плескавшаяся в глазах сенешаля, вырвалась на свободу, подобно беснованию волн во время яростного шторма.

Он засунул пальцы обеих рук в мягкий череп несчастного существа и сжал их, отчего похожий на рыбью пасть рот чудовища раскрылся в безмолвном крике боли.

Когда тело Фарона напряглось от страшной муки, сенешаль закрыл глаза и сосредоточился. Он направил всю свою силу внутрь себя, разрывая метафизическую связь, при помощи которой его демоническая сущность держалась за физическое тело, и принялся искать вибрации в крови Фарона, чтобы на них настроиться. Он легко нашел их.

Между его телом и душой протянулись тонкие прочные нити силы, и он принялся осторожно отцеплять их и соединять с плотью несчастного, извивавшегося у него в руках.

Когда огонь, составлявший его сущность, проник внутрь Фарона, его собственное покинутое тело охладилось и сжалось, словно превратившись в высохшую мумию. Оно продолжало цепляться за Фарона, а его окостеневшие пальцы все еще торчали из головы этого существа.

Изуродованное тело Фарона, ставшее вместилищем бессмертной души демона, выпрямилось и словно обрело плотность. Из голубых глаз на мир смотрел демон.

Он взглянул на волны синего света, отражавшегося от диска, который замер под зеленой водой.

Сначала он увидел только далекую тень. Затем возникло легкое движение, и картинка стала четче.

В неспокойных водах пруда он разглядел лицо, чужое и одновременно до боли знакомое. На это лицо он смотрел многие годы — целую жизнь — назад, изучал на портретах, вглядывался, когда оказывался рядом. Он знал каждую черточку, хотя, окутанное клубами пара, оно казалось ему не совсем таким, каким он его помнил.

Возможно, дело было в выражении. Лицо, которое он знал, всегда оставалось холодным, на нем редко появлялась улыбка, и та всегда была грустной. В изумрудных глазах пылало презрение, старательно скрываемое под маской равнодушия, особенно в те моменты, когда они были обращены на него.

Однако сейчас выражение этого знакомого и такого чужого лица поразило его, раньше он такого никогда не видел.

В ее глазах искрился смех и что-то еще, он не знал что, но ему это совсем не понравилось. Ее лицо сияло в свете горящих свечей и испускало свое собственное сияние.

Она с кем-то разговаривала.

И не с одним человеком, судя по тому, как она поворачивала голову, — с кем-то одного с ней роста, кто сидел слева, и с другим, выше ее, который был справа. Когда она смотрела на этого второго, в ее глазах появлялось возбуждение, пылавшее, точно чистый, горячий огонь, рожденный в недрах Земли. Ее лицо притягивало, и, не в силах справиться с искушением, он опустил руку в воду и прикоснулся к ее шее, окутанной золотым дождем волос, о которых он мечтал целую тысячу лет. Он провел уродливым шишковатым пальцем Фарона по воде, словно хотел ее приласкать.

Несмотря на то что она находилась на другом конце света, она замерла. Отвращение или, может быть, страх прогнал с ее лица улыбку и стер все краски. Оглянувшись через плечо, она прижала руку к груди, словно хотела защититься от ледяного ветра или несущегося на нее волка с раскрытой пастью.

Его прикосновение заставило ее отшатнуться.

Снова.

«Шлюха, — мысленно прошипел он. — Мерзкая, жалкая шлюха».

Он больше не мог контролировать свою ярость, и тело Фарона трепетало и дергалось, не в силах устоять против его гнева. Тогда резким движением уродливой руки он ударил по воде, и диск отлетел в один из темных углов подземелья.

Он тяжело дышал, пытаясь прийти в себя.

Когда к нему вернулся рассудок, он закрыл свои небесно-голубые глаза и сосредоточился на метафизических нитях, которые привязывали его к телу Фарона, постепенно, осторожно возвращая их на место.

Как только демоническая сущность вернулась в тело сенешаля, высохшая мумия ожила, злобный свет снова наполнил ее пустые до этого момента глазницы. Тело же Фарона погрузилось в воду и свернулось под собственным весом.

Сенешаль вытащил пальцы из черепа своего ребенка и смыл кровь, капавшую из отверстий. Он нежно прижал безмолвно плачущего Фарона к себе и начал гладить его ио жалкому подобию волос, складкам на шее, целовать в голову.

— Извини, Фарон, — едва слышно прошептал он. — Прости меня.

Когда несчастное существо успокоилось, сенешаль взял его лицо в свои руки и повернул так, чтобы заглянуть ему в глаза, которые снова окутала туманная дымка.

— У меня для тебя отличные новости, Фарон, — сказал он и погладил его по щеке. — Я отправляюсь в дальнее путешествие за море… — Он прижал палец к губам существа, задрожавшего от страха. — И я возьму тебя с собой.

Темную лестницу, которая вела в башню барона Аргота, построили, если не считать нескольких последних ступеней, из гладко отполированного серого мрамора с черными и белыми прожилками. Ступени, как и сама лестница, были узкими, и потому шаги на ней звучали как мягкие, пугающие щелчки, в отличие от гулкого грохота, раздававшегося в коридорах Дворца Нравственности.

Последние ступени на самом верху лестницы были сделаны из кровавого коралла, окаменевшего морского растения, — говорят, в море оно было живым существом, — которое превратилось в ядовитый риф длиной в тысячи миль и находилось около Огненной границы, за много океанских лиг от Аргота. Его было невозможно отличить от мрамора, и он служил непреодолимым барьером для всякого, кто боится огня и смертоносного яда.

Сенешаль остановился на последней ступеньке перед черной дверью, отделанной стальными полосами, осторожно постучал, а затем медленно толкнул тяжелую створку.

Вокруг него заклубился мерзкий вонючий воздух и мрак.

Он быстро вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

— Добрый вечер, милорд, — тихо проговорил он. Сначала он услышал лишь легкий шорох разбегающихся мышей да хлопанье крыльев летучих мышей под потолком.

Затем у него в сознании прозвучал голос, обжегший его, точно черный огонь:

«Добрый вечер».

Сенешаль откашлялся и окинул взглядом комнату, погруженную в непроницаемый мрак.

— В Арготе все в порядке. В суде сегодня прошел еще один чудесный день.

«Очень хорошо». Сенешаль снова откашлялся.