посредством золотых чаш решал вопросы жизни и смерти, войны и мира, судьбы целых народов и правительств здесь и за морем, по другую сторону мира.
— Лазарис, — тихо сказал Талквист, — разверни статую.
Несколько мгновений священник стоял в неподвижности, а затем неохотно кивнул двум своим помощникам. Втроем они начали снимать влажную ткань, а Талквист зачарованно смотрел на Весы.
Под льняным покрывалом статуя оставалась теплой благодаря биению сердца Земли в Живом Камне, ее гладкая плоть пульсировала и тихо гудела. Выступающие части: носки сапог, острие меча в правой руке, кончик латной рукавицы уже начали отвердевать, но в остальном статуя оставалась влажной разноцветной глиной, когда-то давно пожелавшей принять облик высокого мужчины, с глазами, лишенными зрачков, слепо глядящими сейчас в бескрайнее ночное небо.
Как только статую освободили от покрывала, Талквист бесшумно подошел к священникам, чтобы взглянуть на огромный кусок Живого Камня. Он провел ладонью по широким плечам, почти ласково, и его лицо было полно возбуждения, граничащего с экстазом.
— Ты только представь себе, Лазарис, — прошептал он, — представь все, что мы сможем здесь сделать. Я ждал этого с того самого момента, как был избран. Взглянув на солдат в базилике, я сразу же понял, что каждый из них обладает мощью целой армии! Я хранитель диска Нового Начала — неужели ты не понимаешь. Лазарис, все это должно работать вместе! Вот ключ к осуществлению моих планов, родившихся после того, как я обнаружил могущество фиолетового диска. Я уповаю на то, что Весы способны принять жизненную суть бесполезного выродка, куска плоти, в котором едва теплится жизнь, и вдохнуть ее в каменного воина. И вот, стоя на страже, он, неподвижный, но живой, стал бы устрашающим препятствием для всякого, кто попытался бы войти во дворец с дурными намерениями. Если бы он мог двигаться, если бы только он мог двигаться! Я получил бы безупречное оружие — каменного воина, безропотно подчиняющегося моим приказам, возможно, он даже понимал бы мои самые простые слова, как существо, чью жизнь я принесу в жертву, чтобы его оживить. А теперь представь себе армию, состоящую из таких солдат, — каждая статуя Терреанфора обрела бы жизнь! Не только двадцать воинов собора, но сотни, быть может, тысячи из Города Мертвых в склепе под нами? Только представь…
— Это ересь, милорд, — не выдержал Лазарис. — Я умоляю вас, вы сами не знаете, что творите. Свойства Живого Камня нам совершенно неизвестны. Это дар Создателя, первородный элемент, редкое сокровище…
— Уйди с дороги, Лазарис, — нетерпеливо прервал его Талквист.
Оттолкнув священника в сторону, он подошел к другой чаше весов, где лежало бледное, едва живое существо, которое он купил у хозяина цирка.
— Добрый вечер, Фарон, — поприветствовал он уродца, дожидаясь, когда тот его узнает. — Ты меня понимаешь?
Мальчик-рыба прикрыл тяжелые веки, словно щурился, но больше никак не отреагировал на обращение Талквиста.
«Как я и думал, — отметил Талквист. — Разум на уровне животного. Как собака, он отзывается на свое имя, возможно, способен понимать простые приказы. Хорошо».
Он внимательно осмотрел тяжелые складки кожи на его животе. Из них выглядывали три краешка разноцветных дисков, покрытых засохшей кровью существа.
— Должно быть, тебе больно, — мягко проговорил он, обращаясь к лежащему на чаше немощному созданию, и осторожно провел пальцем по складкам кожи. — Разреши мне хранить их для тебя.
Он осторожно приподнял одну из складок и вытащил первый диск. Как Талквист и предполагал, он оказался практически идентичным тому, что был у него, — общий фон такого же серого оттенка, но в данном случае с небольшими вкраплениями желтого. Фарон мучительно застонал, однако будущего императора это не остановило — он забрал два других диска, не обращая внимания на то, что несчастное существо начало отчаянно дрожать. Все диски были очень похожи друг на друга — Талквист поднес их к одному из факелов и попытался рассмотреть получше.
Все овалы имели неровные края и так же меняли оттенки, как и его замечательный диск, и были покрыты мелким геометрическим орнаментом, напоминающим шкуру рептилии. Когда на них падал свет факела, они начинали сиять всеми цветами радуги, но каждый имел доминанту — один желтую, второй красную, а третий темно-синюю, цвета индиго. И на каждом имелась грубая гравировка — несколько рун, как и на его диске, которые он не мог прочитать.
Несколько лет назад он сумел перевести надпись на фиолетовом диске, найдя ключ в древнем языке сереннов, в пыльном музее Хагфорта, наследственных владениях Стивена Наварна, историка намерьенов. И еще он нашел там изображение своего диска, в древней реликвии, представлявшей собой фрагмент тома, озаглавленного «Книга всех человеческий знаний» и выловленного в море. Большую часть книги уничтожила соленая вода, но несколько страниц не пострадало, и он прочитал о колоде карт, которой владела сереннская прорицательница по имени Шарра. С тех пор Талквист считал, что его диск из той колоды. И еще в той книге говорилось, что человек, в чьих жилах течет кровь Перворожденных, ведущий свое происхождение от одной из исходных стихий, с помощью диска получает возможность видеть вещи, недоступные обычному глазу, исцелять раны, не поддающиеся исцелению другими способами, а также вызывать изменения, которые никогда бы не произошли.
Немыслимая власть.
«Это колода, — думал он, и от возбуждения у него вспотели руки. — Эти диски наверняка часть колоды Шарры».
Распростертое на золотой чаше Весов существо сердито зашипело на него.
— Где ты это раздобыл, Фарон? — спросил Талквист, не слишком рассчитывая на ответ.
Он засунул руку в складки своей одежды, вытащил фиолетовый диск и присоединил его к остальным, на которых танцевали бесчисленные радуги в мерцающем свете факела.
Глаза Фарона широко раскрылись.
Все диски явно имели одинаковое происхождение.
Рукам Талквиста стало горячо. Сначала он не понял, что произошло, посчитав, что это результат его волнения и бешено заколотившегося сердца. Но через мгновение сообразил: это сами диски выделяют тепло, словно, оказавшись вместе, они отомкнули источник жара и огня.
«Они узнали друг друга».
— Лазарис, — тихо проговорил Талквист, — дай мне твой церемониальный кинжал.
— Милорд…
Регент решительно протянул руку ладонью вверх к священнику.
Лазарис вздохнул, вытащил кинжал, сделанный из полированного обсидиана, и с печальным лицом вложил его в ладонь Талквиста.
— Теперь вы можете идти, — холодно распорядился будущий император. — Поешьте, а потом возвращайтесь в монастырь к остальным. Сегодня вы хорошо послужили мне.
Лазарис и его помощники переглянулись, а потом торопливо зашагали прочь от помоста Весов. Доминикус и Лестер направились к двери, за которой до этого скрылись другие монахи, но Лазарис поднял руку и молча остановил их. Посмотрев через плечо и убедившись, что на них никто не смотрит, он повел их к тупичку возле дворца, откуда они могли продолжать наблюдать за отвратительным действом, которое разворачивалось возле Весов.
Регент положил три диска на живот Фарона, а свой спрятал в складках одежды. Затем поднял обсидиановый кинжал и поднес его к сердцу существа.
Из темного тупичка, где спрятались охваченные ужасом Лазарис и его помощники, было видно, как Талквист аккуратно рассек кожу существа острым каменным клинком, который тут же окрасила его черная кровь. Затем, не выпуская кинжала из руки, регент подошел к другой чаше Весов, где лежал каменный воин. Не обращая внимания на существо, стонущее от боли, Талквист поднес кинжал к чаше и дождался, когда на нее стечет несколько капель крови.
Каждая капля падала со звенящим звуком.
Весы начали испускать свет, ярко засияли цепи, на которых висели чаши.
Затем чаша с тяжелой каменной статуей стала медленно подниматься, постепенно уравновешивая чашу, где лежал беспомощный Фарой.
