— От всей души присоединяюсь к вашему тосту. Откровенность — это именно то, чего я от вас жду.
Я тоже выпил, потом сказал:
— Вы считаете, что я скрытничаю?
— Мне хотелось бы больше знать о вашем прошлом и о том, чего вы ждёте от будущего.
— Вы наняли меня работать в конюшне. Я выполняю свои обязанности, так что вам за нужда беспокоиться?
— Мне нет нужды беспокоиться, но я заинтересован. — Он открыл блюдо с цыплятами, и вечерний воздух наполнился аппетитными запахами. — Смотрите, как я их режу, Хитклиф, — ничто так не отличает джентльмена, как умение разделывать птицу. Не заставляйте сотрапезника морщиться, не пилите кости, как пьяный хирург. Аккуратно разделяйте суставы. Раскладывайте ловко и быстро — вот так, — не капайте соусом на штаны соседу и не брызгайте ему в глаза жиром. Завтра вечером раскладывать будете вы. Теперь вам следует сказать «спасибо» — слово, которое, кстати, начисто исчезло из вашего лексикона.
Требуемое слово застряло у меня в горле, но я кое-как пробормотал: «Благодарю и за еду, и за урок».
Удовлетворившись, мистер Эр отрезал себе кусок курицы и принялся есть. Обе больших двери были открыты, так что со всех сторон на нас глядело звёздное небо. Был разгар лета, аромат спелых плодов, цветов и трав приятно мешался с запахом сена и ухоженных лошадей. Дрожащее пламя свечей отражалось в млечных конских зрачках. Некоторое время мы ели в молчании. Потом мистер Эр отложил вилку с видом человека, который намерен произнести нечто важное.
— Хитклиф, я предлагаю сделать из вас джентльмена. Что скажете?
Я откашлялся, но приготовленные слова застряли в горле. Он так точно угадал мои чаянья, что я страшился ответить.
— Вы молчите. Возможно, вы оскорблены. Молодость самолюбива. Переборите свою гордость, Хитклиф. Я изменю лишь внешнюю вашу оболочку. Что у вас внутри, никто, кроме вас, по-настоящему не знает и никто, кроме вас, не переделает.
— Я не горжусь собой и не люблю себя, — выпалил я. — Я хочу измениться, я
— Что за надежды, приятель? Он не доверяет мне, он молчит, он потупил глаза, но, клянусь, не оттого, что затрудняется с ответом, ведь если он уверен в лекарстве, значит, он глубоко исследовал свою болезнь. Хмм… Готов поспорить, что за всем этим скрывается дама, некая «К»… но я не решаюсь предположить имя, ибо глаза ваши засверкали, а лоб нахмурился, и я вижу, что, если вновь начну гадать, вы тут же вырвете мне язык. Ладно, мой язык хотя и не верх совершенства, но бывает мне полезен, и я думаю, что предпочту его сохранить.
Некоторое время он прямо смотрел мне в глаза, потом продолжил:
— Однако ваша реакция показывает, что я угадал. Значит, источник ваших амбиций — Неназываемая. Да не делайте страшные глаза, я ничем вас не обидел. Женщины так же часто подвигают мужчин на подвиги, как и лишают их разума. Вы должны стать джентльменом, чтобы добиться её расположения.
Я не отвечал. Он, видимо, счёл, что молчание — знак согласия, и кивнул.
— Будем считать, что так. Выше голову, Хитклиф. Ваш успех возможен. На вашем пути нет непреодолимых барьеров. Вы одарены от природы — вы всё схватываете на лету, с мозгами у вас тоже всё в порядке. Что до вашего сердца — ладно, вашего характера — внешне он ужасен, но, полагаю, может оказаться более разумным. По крайней мере надеюсь, что не наоборот. Вы прекрасно сложены, особенно когда не горбитесь. У вас приятное, даже красивое лицо, когда не перекошено злобой, как сейчас: вижу, ваши брови сошлись, как грозовые тучи, вот-вот грянет гром. Зачем же корчить из себя страшилище? Надо сказать, столь лестный отзыв о моей особе, сопровождавшийся дружественным прикосновением к моему плечу, всколыхнул мои прежние сомнения. Вся сцена представилась мне в новом свете: элегантность стола гротеском, доброта — жестокостью, поощрение — насмешкой. Увлечённый сладкоречивыми посулами мистера Эра, я едва не попался на удочку. Мне так же мало пристало сидеть за этим роскошным столом, за этой белой камчатной скатертью, как мерзкому коричневому пауку, который только что свалился на неё с потолочной балки.
Я смахнул отвратительное насекомое на пол и раздавил ногой.
— Вы правы. Я страшилище — существо из грязи и навоза, которое вы подобрали в Ливерпуле. Зачем вам мараться об меня? Скажите?!
Он повёл рукой с бокалом, словно хотел отмахнуться от моего вопроса, но меня взбесила его уклончивость. Я схватил его за запястье и при этом выбил у него из руки бокал. Норовистый жеребец в угловом стойле встал на дыбы и заржал; бокал упал на пол и разбился.
Я не успел ничего понять. В следующую секунду стул был выбит из-под меня, а сам я — прижат к загородке денника. В спину мне жарко дышала лошадь, руки мистера Эра сдавили мне горло. Он страшно сверкнул на меня глазами.
— Клянусь Богом, мальчик, подумай, когда поднимаешь на меня руку. Будь я при шпаге, как в старые времена, она бы уже торчала в твоей груди.
Я наградил его ответным яростным взглядом.
— Я хочу знать причины. И я их узнаю.
Он ещё с минуту сурово смотрел на меня, потом нехотя отпустил руку.
— Видите, Хитклиф, хоть вы на несколько дюймов выше меня и лет на двадцать младше, я с вами справляюсь, потому что в совершенстве владею боксом и фехтованием. Добавим их к вашим прописям.
— Ваши причины?
— Ах да, причины… А зачем они вам?
— Я хочу быть уверенным, что не влезу в долги, которые не смогу вернуть.
— Хм! Это создание обнаруживает проблески чести! Грех было бы это не поощрить. Ладно, вы узнаете, что мной движет. Похоже, вы это заслужили.
Он отошёл к дверям, будто желая подышать воздухом и поправить кружевное жабо, хотя, возможно, он продумывал ответ.
В колышущемся свете казалось, что очертания мистера Эра на фоне звёздного неба поминутно меняются. Пытаясь понять странное явление, я увидел, что паук подобрался к одному из фонарей и пожирает попавшего в паутину мотылька. Жертва билась, хищник алчно перебирал лапками, их многократно увеличенные тени плясали на спине моего собеседника, вызывая странные метаморфозы его силуэта.
— Хитклиф, я дам вам объяснения, которых вы от меня требуете, но сейчас, глядя на дивное свечение бесчисленных небесных огней, каждый из которых, подобно нашему солнцу, представляет собой огромный огненный шар, возможно, со своими планетами и цивилизациями, я вспомнил, как скоротечна наша жизнь на этой земле, как ничтожны наши поступки, как мало мы можем сделать хорошего или дурного.
В это мгновение что-то стремительно влетело в дверь, пронеслось во тьме и вылетело с другой стороны — то ли летучая мышь, то ли ночная птица. На краткий миг биение её крыльев и пронзительный крик наполнили конюшню. Потом она исчезла.
Мистер Эр решительно повернулся ко мне.
— Что до моих причин, — как вам понравится такое объяснение: я давно хочу сотворить кого-либо по своему подобию и таким образом приобщиться к бессмертию. Что скажете?
— Скажу, что вам надо жениться и завести детей.
Он покачал головой.
— Нет, это невозможно. Не могу объяснить понятней, примите на веру, что по очень веской, несокрушимой причине я не могу жениться.
— Даже если так, выход очевиден. Возьмите под свою опеку маленького сироту, неоформившегося и покладистого. Выберете его из своего круга.
— Может быть, может быть. Но я выбрал вас.
— Вы по-прежнему не объяснили почему.
Мистер Эр снова повернулся к ночному небу.
— По правде сказать, Хитклиф, мне тяжело об этом говорить, так что будьте ко мне снисходительны
