мне доверять.
Всякий день, чистя его скребницей, я пел одну и ту же старую балладу (из тех, что певала ты), и печальный мотив, похоже, зачаровывал коня.
Помнишь, в полночь загадочный возлюбленный приходит за ребёнком, сознаётся: «Я юношей всхожу на брег, но чудищем уйду на дно» — и предрекает деве, что она погубит и его, и сына. Странная и неправдоподобная история, но Вельзевул не имел ничего против, во всяком случае, его умиротворённый вид не намекал на оскорблённый литературный вкус.
Так что с лошадью я справлялся. Труднее было справиться с собой. Как часто мне хотелось взбрыкнуть и послать к чёрту мелочные правила поведения, которые навязывали мне приставленные мистером Эром учителя или сам хозяин, и таким образом погубить всю свою будущность! Я скрипел зубами, но держался, и благодарю своего ангела, или беса-хранителя, который чудом останавливал мою занесённую для удара руку, ибо то, что я претерпел за эти три года, сделало меня по крайней мере достойным твоего выбора.
За несколько месяцев упорных тренировок Вельзевул вполне привык бегать на корде[5], но верхом я ещё не ездил. Для этого мне нужно было уединённое место. Я присмотрел маленькое огороженное пастбище в холмах и попросил мистера Эра выделить мне его в единоличное пользование для занятий с лошадью. Мне надо было полностью оградить Вельзевула от женского общества: он по-прежнему впадал в ярость всякий раз, как служанка перебегала конюшенный двор. Я видел, что его предубеждение против женского пола всё так же сильно. Мистер Эр согласился и распорядился не ходить этим лугом в послеполуденные часы.
Было начало октября; на Вельзевула никто не садился с тех самых пор, как он сбросил наездницу и чуть не убил грума. Покорится ли он мне? Наконец я решил дать ему побегать по лугу, пока не устанет, а после неожиданно запрыгнуть ему на спину.
Позволив ему порезвиться с час, я положил руку ему на холку (он был уже приучен по этому сигналу соразмерять свой аллюр с моим) и побежал рядом. Какой свободный, дивный бег! Мне хотелось вечно мчаться бок о бок с ним, перескочить через горизонт и подняться в облака. Но вместо этого я ухватился за лукуи ловко вскочил в седло.
Я сжал коленями его бока, ожидая, что он встанет на дыбы, но предосторожность оказалась излишней. Вельзевул был послушен, словно корова, которую ведут на вечернюю дойку. Очень мило. Сказал я себе, но случись сейчас работнице с ближайшей фермы перебежать через луг кратчайшей дорогой к просёлку на Хэй, и у моей дойной коровы отрастут рога.
Посреди луга я натянул поводья и спрыгнул. Я стоял рядом с Вельзевулом и смотрел ему в глаз. Тёмный зрачок на млечном яблоке глядел на меня совершенно спокойно.
— С виду ты уравновешенный и респектабельный гуигнгнм, но я знаю, в тебе сидит целая шайка йэху[6], готовых взбунтоваться при первом появлении врага. И вот что я скажу: так не пойдёт. А ты что скажешь?
Вельзевул только сморгнул; стеклянное сверкание его глаза не сообщало ни о чём. Я попытался мысленно заглянуть в эту стеклянистую бездну — если бы мне удалось проникнуть в этот благородный череп, что бы я там нашёл? Отзвуки резких слов, трепетание юбок на ветру, быть может, обжигающее касание хлыста? Ощущение западни, закипающая в крови ярость, неукротимое желание взвиться, сбросить оскорбительный груз, яростные грёзы о сокрушительном мятеже? Я чувствовал конское возмущение, но не мог докопаться до его истоков.
Вглядываясь в огромный зрачок, я увидел собственное искажённое отражение: колоссальная голова на укороченном теле и ножках, микроскопическое тело, микроскопические небо и луг. Вот что Вельзевул видит, глядя на мир, и к этому виденью мира я его приучил; я, только я, его единственный друг, затмеваю и объемлю всё, я повелеваю всей дикой конской вселенной. Это достигнуто. Теперь моё дело расширить этот круг и в конечном счёте включить в него смертельного врага — женщину.
Я должен ввести женщину в этот конский мир — постепенно и настойчиво, как делал всё остальное. Попросить Ли? Нет, приручение займёт много часов, много недель, а она и остальные служанки дни напролёт заняты в доме.
Итак, дело осложнялось. Внезапно меня осенило — а что, если вместо живой женщины использовать куклу? Со своего места на лугу я видел верхушку каменного обелиска на дороге в Хэй, у самой границы луга. Высотой и обхватом обелиск был примерно с человека, и, что ещё важнее, пригорок почти заслонял его от пастбища. Что, если надеть на обелиск женскую одежду, сделать пугало, призванное не внушать, но побеждать страх? Женская одежда на обелиске вполне заменит живую женщину, по крайней мере для Вельзевула; если я заставлю его смириться с подобием, то примирю и со всей женской половиной человечества.
Сперва я собирался одолжить старую одежду у Ли или миссис Фэйрфакс, однако раздумал — мне не хотелось раскрывать свой замысел. Поскольку луг был местом уединённым, к тому же и ходить через него запрещалось, я надеялся без труда сохранить свою затею в тайне.
Поразмыслив, я отправился к портнихе, которая покупала у знатных богачек обноски и перепродавала щеголихам из фермерских дочек или местным горожанкам, любительницам покрасоваться за воскресной обедней. Я выбрал канареечного цвета кофту, синюю юбку в цветочек, алую пелерину и круглую шляпу с перьями (она приглянулась мне тем, что напоминала твою). С сомнением глядя на мой выбор, портниха поинтересовалась именем моей подружки — захотела узнать, какой дуре нравятся цыгане вроде меня и кричащие тряпки, которые я намеревался купить. Я ничего не сказал, только расплатился и забрал свёрток. Пусть себе судачат на здоровье.
Подойдя к обелиску, я обнаружил, что он испещрён странными знаками. Впоследствии я узнал, что старожилы называют его Рунным Камнем[7] и что высечена на нём обычная похвальба древних разбойников-варягов, которые в незапамятные времена грабили английское побережье, порой забираясь далеко вглубь острова. Местные побаивались Рунного Камня; говорили даже, что тронуть его — значит навлечь на округу смерть и разрушение. Но я ничего этого не знал и преспокойно развешивал на обелиске разномастное тряпьё, подтягивал его, расправлял и подкалывал, добиваясь сходства с человеческой фигурой.
Моё творение было закончено; я отошёл оценить результат. Что за водевильная толстуха стояла передо мной! И всё-таки это была женщина, а не столб — Вельзевулу довольно и этого.
Мне не терпелось испробовать свой план в действии, и я побежал в конюшню за Вельзевулом. Доскакав галопом до пастбища, я пустил его шагом по самой середине луга, откуда видны были только перья на шляпе моей «дамы». Готовый к тому, что он сейчас взовьётся, я проехал ещё несколько шагов.
И резко натянул поводья. Но не потому, что конь заметил «женщину»; он её не заметил. Я попался на собственную удочку: у меня перехватило дыхание. Ибо в первую секунду мне (вопреки всякому здравому смыслу) показалось, что по дороге идёшь
Хотя в следующую же секунду я понял, что обманулся, сердце моё по-прежнему болезненно колотилось в груди. Я зарыдал, развернул Вельзевула и во весь опор погнал его обратно в конюшню.
Как ни старался я забыть об этом дурацком самообмане, сладкая боль не отпускала меня весь вечер. Тоска от разлуки с тобой нахлынула с новой силой. Я машинально работал в конюшне, сам не замечая, чем занят. Картины прошлого мелькали в моём мозгу, словно маски в карнавальном шествии — мы с тобой разоряем птичьи гнёзда, бежим за почтовой каретой у Гиммертонского перекрёстка, при свече читаем в мансарде запретную книжку… На смену этим воспоминаниям приходили другие, мучительные — Хитклиф, ослеплённый злобой, с рычанием увёртывается от Кэтиных поцелуев; терзает Кэти упрёками за полчаса,
