договоримся. В карты тебе чертовски везёт. Будем играть в кости, чтобы уравнять шансы. Идёт?
Я пожал плечами.
— Идёт, хотя я мог бы с уверенностью утверждать, что в последнее время
И всё же за пару минут, которые потребовались Джону, чтобы принести кости и стакан, я успел в этом усомниться. Я ведь не знал, смогу ли управлять чем-либо ещё, кроме карт. Может быть, на сей раз удача отвернётся от меня, а может, чтобы приноровиться, понадобятся две-три попытки — и даже это окажется для меня катастрофой — мистер Эр что-то заподозрил насчёт Линтона. Что, если его вопросы заставят меня открыться? Конечно можно и солгать, но я связал себя обязательством говорить правду, а нарушить обязательство? Сама мысль об этом заставляла меня содрогнуться.
Джон положил кости на стол, поклонился и вышел. Мы с мистером Эром пожали друг другу руки.
Он потряс кости в стакане; в глазах его отражались пляшущие за моей спиной языки пламени.
— Как Бог даст, — объявил он и выбросил на стол кубики. Семь.
Я старался собрать в кулак всю свою волю, но его взгляд мешал мне. Жалкая тройка. В груди что-то сжалось — в панике ждал я вопроса.
— Кто такая «К» — я имею в виду, кто она тебе?
Я усмехнулся — от удивления, что он спросил именно об этом, а ещё — вдруг поняв, что я ведь сейчас отвечу. И хотя три года я всеми силами избегал говорить о тебе, ревниво сберегая в секрете даже само твоё имя, в этот миг растаяло прежде непоколебимое инстинктивное стремление спрятать сокровище моей души.
— «К» — это Кэтрин, Кэтрин Эрншо. Её отец подобрал меня; мы выросли вместе с ней.
— Она была тебе сестрой?
— Сестрой, да; и больше, чем сестрой.
— Ты, конечно, любил её.
— Конечно.
— И она отвечала взаимностью?
— Да.
— Почему ты так уверен? Вы поклялись друг другу в вечной верности?
— Это было нечто большее, и есть, навсегда. Я — часть её, она — часть меня.
— Хмм. Безусловно. Так как же ты смог покинуть её?
— Она сказала, что выйти за меня было бы ниже её достоинства, и так оно и было — в то время. Потому что после смерти Эрншо его наследник, Хиндли, выгнал меня на конюшню, и я стал таким, каким вы нашли меня, — ничтожным и жалким.
— Ты больше не жалок и не ничтожен. Ты всё ещё хочешь жениться на этой Кэтрин?
— «Жениться» — это не то слово, им не выразить сути того единения с ней, к которому я стремлюсь. И всё же да, я женюсь на ней.
— Значит, ты должен жениться на ней, и женишься! Завтра же мы отправимся к ней!
От удивления я зажмурился. Разрублен запутанный узел; что казалось неразрешимым, стало простым; вот он — выход из лабиринта.
Мистер Эр между тем не на шутку разволновался. Грудь его вздымалась, он шагал от стола к камину, глаза неистово сверкали. Но теперь это было неистовство радости, не отчаяния.
Мы сыграли ещё, и мой дар вновь подвёл меня. Снова право на вопрос — за мистером Эром. Я собрался с духом. Может быть, как раз теперь, когда я расслабился, и прозвучит для меня глас судьбы.
— Что ты делал у сумасшедшего дома в Ливерпуле? — спросил он.
— Что? — Я опешил от неожиданности.
Он повторил вопрос.
— Я пришёл туда, пытаясь раскрыть секрет своего происхождения, — отвечал я.
— Полностью, полностью! — запротестовал он. — Ответ не полон. Почему в Ливерпуле? Почему в сумасшедшем доме?
— Мне рассказывали, что мистер Эрншо нашёл меня в Ливерпуле, а мои воспоминания — отрывочные, смутные воспоминания — привели меня к сумасшедшему дому. Мне казалось, я помню, что жил здесь. Низкие белёные стены, ругань и пинки, туннель наружу…
Глаза мистера Эра блеснули.
— Так оно и было, так оно и было, так они и говорили, и я сам видел! Дальше!
Изо всех сил стараясь не вдаваться в ошеломляющий скрытый смысл его замечаний, я продолжал:
— Я сбежал и какое-то время болтался на улице, воровал вместе с ворами, попрошайничал с попрошайками. А потом мистер Эрншо привёз меня на Грозовой Перевал и назвал Хитклифом, в честь умершего сына.
— Превосходный, смелый ответ! Бросай!
На этот раз выиграл я. Будто готовясь к удару, мистер Эр сжал челюсти.
— Спрашивай!
— Что
Я не сводил с него глаз. Трижды пытался он произнести ответ, и дважды, будто скованные параличом, губы его застывали. Лишь на третий раз удалось ему произнести:
— Искал сына.
Мои губы застыли.
— Почему там?
— Потому что за пятнадцать лет до этого я отправил его туда. Его мать была сумасшедшей, и он был так похож на неё — и лицом, и нравом, что я испугался — а вдруг и он так же болен, и я не перенесу, если у меня на глазах моим порождением овладеет болезнь. Я оставил его там, приложив фальшивый адрес, но распорядился ежегодно высылать деньги на его содержание.
— И что вы узнали в сумасшедшем доме?
— Ну уж нет, это отдельный вопрос. Чтобы задать его, ты должен бросить кости ещё раз!
Я знал, что на этот раз выиграю, и выиграл.
— Что вы узнали в сумасшедшем доме?
Он облизал губы.
— Узнал, что девять лет назад мой сын сбежал, и больше его не видели. Но деньги мои каждый год получали, поддерживали, как прежде, его маленькую выбеленную комнатку, сохранили туннель под стеной в том же виде, как он его вырыл, только заткнули выход. Чтобы совершить такой побег, он должен был быть сильным, смелым парнем.
Кости упали на пол между нами. Глаза мои упёрлись в его глаза.
— Как меня зовут? — спросил я.
— Хитвуд — Хитвуд Эр, — ответил он. — Должно быть, Эрншо наткнулся на тебя случайно и был поражён сходством твоего имени с именем умершего сына.
Сердцу стало тесно в груди. Я не мог вымолвить ни слова.
— Ты можешь простить меня? — спросил мистер Эр.
Слова его не доходили до моего сознания.
Он продолжал:
— Увидев тогда, ночью, твоё лицо, я понял — ты мой сын, ведь это лицо твоей матери — только мужское. Я пошёл за тобой; инициал на медальоне, твоё имя, когда ты сказал его мне, — всё подтвердило, что это ты. Но тут я испугался, испугался. Это поразительное сходство, бешеные глаза, странное поведение — всё говорило об одном — что ты тоже сумасшедший, что тоже поражён роковым недугом своей матери. Однако было в тебе кое-что, отрицавшее сумасшествие. Надо было тебя проверить. Я и проверил, используя все возможные уловки. Джон уже заподозрил что-то, ведь он видел твою мать и заметил сходство; он опасался за меня; и я отчасти доверился ему; страхи его сменились уважением. Я следил за тобой, с отчаянием отмечая вспышки ярости и жестокость, с радостью — сноровку и усердие. Я возлагал на тебя всё больше ответственности. Ты с честью одолевал все препятствия. Я учил тебя, и вскорости ты достиг уровня,
