– Качай!
Если тварь оказывалась слишком крупной, чтобы кислота одолела ее с ходу, то в дело вступали клинки...
– Где ты раздобыл серу? – спросила Джил у Ингольда, когда они отбились от первой волны нападавших.
– Дорогая моя, и ты спрашиваешь об этом в стране, что живет добычей меди?
– Мы возьмем их с собой?
С омерзительным зловонием габугу чернели, съеживались и растворялись на каменных ступенях, словно мокрицы, посыпанные солью. Лишь теперь Джил поняла, почему Ингольд велел им всем надеть сапоги на толстой подошве.
– Моя дорогая, мне слишком часто доводилось сражаться с магами-ренегатами, – заметил Ингольд, прикрывая платком нос и рот, – и я твердо усвоил одну истину: никогда не пользуйся более сложным оружием, нежели обычный меч, и никогда не бери ничего такого, что может взорваться у тебя в руках. Бектис, ты идешь?
– Как будто у меня есть выбор...
Сержант Куш и лейтенант Пра-Сиа уже стащили епископского мага с седла и разматывали цепи, стягивавшие ему запястья. Габугу, лишь слегка обрызганный кислотой, пошатываясь, выполз из чернеющей кучи на ступенях усыпальницы и щелкнул клешнями, зацепив подол одеяния старика. Куш раздавил его сапогом, и тварь лопнула с отвратительным звуком. У Бектиса был такой вид, словно он бы с радостью забрался гладиатору на плечи, если бы ему позволили.
– Нет. – Голубые глаза Ингольда внезапно заледенели. – Выбора у тебя нет. Я скажу тебе это только один раз, ибо уверен, что ледяные маги повелевают существами куда более опасными, и неуязвимыми для кислоты.
Он подступил к Бектису с мечом в руке. От всей фигуры его веяло силой.
– Если ты попытаешься сбежать, предашь нас или хотя бы оступишься, Бектис, я наложу на тебя проклятье боли, унижения, холода, грязи и вечного раскаяния. Твое тело будет разлагаться и гнить заживо, плоть пожрут муравьи и черви. Ты меня понимаешь?
Бектис сглотнул.
«А ведь Ингольд – архимаг, – внезапно вспомнила Джил. – Он правит всеми чародеями Запада. Его слова равносильны приказу».
Бектис выдавил, с трудом шевеля пересохшими губами:
– Понимаю.
– Ты должен защищать Джил. Любой ценой.
Епископский маг вновь кивнул. Как зачарованный, он взирал на вход в усыпальницу. Там мелькали какие-то тени, твари высовывались, но тут же отползали назад, пятясь от луж зловонной кислоты, дымящейся на ступенях.
Казалось, сами стены содрогаются в колыханиях сланча.
У Бектиса был такой вид, словно его вот-вот вывернет наизнанку.
– Если попытаешься бежать, – продолжил Ингольд голосом, мягким, как тьма летней ночи, – то мое проклятье настигнет тебя в двух шагах от этих ступеней. А теперь пойдем, время пришло.
Голоса наполнили сознание Джил подобно реву морских волн, а над ними разносился пронзительный голос флейты.
Они шагнули во тьму.
Прошлой ночью во сне она видела Мать Зимы. Нечеловечески прекрасная, переливаясь всеми оттенками зелени и синевы, она поднималась из своего колодца, и Джил подумала: «Если она взглянет на меня, я умру. Если она взглянет на меня...»
Хранительница Древнего Мира, несущая в плоти своей семена всех своих созданий, она поднималась ото сна в блеске славы и великолепия.
Она пробуждалась, и дети ее ликовали в ожидании нового рождения.
Во сне Джил ощутила на себе этот взгляд из гущи клубящихся облаков и мерцающего тумана. Мать Зимы произнесла ее имя, и она умерла.
Голоса кричали: «Ты умрешь! Если не убьешь его, не остановишь его, ты умрешь, и твое дитя умрет вместе с тобой!»
Джил затворила свое сознание. Она помнила лишь о том, что была какая-то причина ей следовать за Ингольдом сквозь туман, стелящийся вокруг, сквозь поля колышущегося, содрогающегося сланча, ежащегося под вспышками огненных шаров, вылетающих из посохов магов.
Она не помнила, что это за причина, и не хотела вспоминать.
Со свистом и хлопаньем крыльев невообразимые создания нападали с воздуха или, подобно змеям, выползали из трещин в скалах. Джил рубила их мечом, отсекала головы, конечности, щупальца и клешни.
Она была гвардейцем, а Ингольд – ее наставником.
Только это было реальностью в кровавом водовороте иллюзий и видений.
Чудилось, будто Слепой Король обернулся и взирает на них пустыми глазницами.
Казалось, ее руки побелели как сланч и у нее два меча – а может, и больше – в нескольких парах рук:
