или за веру, или за еще какую-нибудь справедливость… Конечно, и от врага мы, бывало, бегали. Правитель думает, что за него надо умирать. А наемник – нет, он так не думает. Наемник думает, что, если будет дураком и даст себя убить, кто тогда пропьет его жалование? Я не трус, Ирица. Я бы и насмерть мог стоять, не побежал бы. Но только для этого мне надо, чтобы за мной был порог моего родного дома. Если позади – он, то не отойду, пока на копья не подымут.
Ирица вздохнула и погладила Зорана по руке.
– Зоран! – сказала она. – Вокруг тебя было много зла, а в тебе совсем нет злости. Я чувствую. Как хорошо, что ты жив, и Илла теперь с тобой, – она улыбнулась. – Я за нее рада.
– А уж как я-то рад! – Зоран тихо засмеялся. – Она – хозяйка моя! Пусть посадит меня на цепь во дворе – не обижусь, только уж и чужих к ней никого не подпущу!
Иллесия с улыбкой посмотрела на него. Вдруг она тихонько запела:
Значения слов Илла не понимала. Она сама не помнила, когда выучила наизусть песню Зорана, которую он часто пел на своем родном языке:
– Ну, теперь пора выкупать твоего товарища, – сказал Зоран Хассему.
– Нам с Хассемом нельзя, – покачал головой Берест. – Мы в тот двор ходили пилить дрова. Скажут: вот так поденщики, то работали за медные гроши, то вдруг раба вздумали покупать! Как бы чего не вышло… Пускай идет Илла, а я ее провожу.
– А ей что сказать про себя хозяину? – забеспокоился Зоран.
Илла возмутилась:
– А с чего нам перед ним отчитываться? Мы же не подарка просим, а деньги платим! Ну, ладно, – смягчилась она. – Если что, я скажу, что Энкино – мой родственник. Его родители с юга, как и мои. Пускай он будет мой двоюродный брат или племянник.
…Энкино чистил овощи в углу на кухне, когда кухарка толкнула его в бок.
– Чокнутый, а чокнутый? Не слышишь? Тебя зачем-то на господскую половину зовут.
Энкино действительно не слышал. Он вспоминал встречу с Хассемом. «И встреча эта – просто насмешка судьбы, – думал Энкино. – Как будто какие-то злые силы посмеялись: подразнили, показали выход, а потом захлопнули дверь. Хассем от доброты душевной пообещал, а потом и ему, видно, досталось от хозяина…»
– Кто зовет? – встрепенулся Энкино, оглядываясь.
– Ты прямо как сыч, если его днем разбудить. Опомнись! – сказала кухарка. – Вон, из господских человек пришел, зовет.
Энкино пожал плечами, поставил на пол миску с овощами и побрел к выходу. В дверях стоял посланный с господской половины челядинец.
– Это ты Энкино? И долго тебя ждать? – недовольно сказал он. – Живей.
«Не иначе как хозяину приспичило поговорить о философии, – горько усмехнулся Энкино. – Уточнить цитату».
Господин, знаток древних философов, не вспоминал о нем с тех самых пор, как купил и наказал за дерзость.
За столом сидел управляющий, а прямо посреди его просторного покоя стояла черноглазая девчонка лет двадцати в дешевом красном платье, с черными волосами до плеч, неровно обрезанными ножом. «Южанка», – отметил Энкино. Новая рабыня, из Соверна? Оставалось только гадать, зачем в таком случае нужен он сам. Как переводчик?
Управляющий процедил сквозь зубы:
– Этот и есть твой двоюродный брат?
– Да, – вдруг ответила девчонка. – Он самый и есть.
Управляющий пожал плечами.
– Давай деньги, получи расписку и забирай.
Девушка принялась отсчитывать деньги.
«Вот как? Не новая рабыня, а новая хозяйка? – удивился Энкино. – Только с какой стати я ей брат? Неужели?..» Девушка получила расписку и спрятала ее за вырез платья.
– Пойдем, братец, – улыбнулась она Энкино.
Энкино, бросив взгляд на управляющего, последовал за ней.
– Что происходит, госпожа? – спросил он, когда они уже выходили из дверей дома на крыльцо.
– Ты меня смотри так больше не называй, братец, – подмигнула девушка. – А то наши засмеют! Пошли скорее.
Энкино, ничего не понимая, шел за нею к воротам особняка.
Ворота открылись, и девушка слегка подтолкнула Энкино, пропуская вперед.
– Ну, вот и мы, – сказала она.
Энкино во все глаза смотрел на тех, к кому она обращалась. Двое ждали за воротами. Это были Хассем и тот, кого он называл своим хозяином.
