Берест подумывал, не должен ли он строго поговорить с женой за то, что она подошла к Хидмару. Берест готов был сбежать с крыльца вслед за ней, но остерегся: тогда, догадавшись, кто эта женщина, доблестный раб чего доброго и нашел бы применение тяжелому мечу, который держал в руке. Когда Ирица вернулась, Берест вздохнул и вдруг понял, что затаил дыхание, пока она шла. Он ждал жену с выражением хмурого упрека на лице. Она с участием встретила глазами его взгляд и, подойдя, не боясь его угрюмого выражения, чуть улыбнулась. Берест промолчал.
Он ничего не сказал ей про Хидмара и поздним вечером, когда они тайком сошлись в чуланчике, где когда-то пряталась от Зорана Илла. Все уже спали.
– Ирица, ты здесь? – раздался шепот Береста:
В темноте засветились ему в ответ глаза лесовицы.
– Как же я соскучился по тебе!
Ирица не успела ответить: он нетерпеливо прижался к ее губам, и даже в этом поцелуе было что-то от его жалобы: «Я скучаю по тебе!». Она схватилась за него обеими руками. Когда Берест отстранился, Ирица тихо ответила ему:
– Я тоже… мой хороший.
– Ну почему мы с тобой встречаемся украдкой? Ведь я твой муж, – продолжал Берест. – Похоже на сказки Зорана. Как будто я прихожу в твое королевство…
– В королевство белок? – улыбнулась Ирица.
– Ну да. А твой отец, лесной король, говорит: «Я тебя ни за что не отдам за чужака». И вот мы встречаемся тайком.
– Он лесной король? – Ирица опять улыбнулась, слушая, как Берест шепчет ей на ухо свою сказку. – Лесные короли так не говорят. Он говорит: «Если ты любишь этого человека, то иди с ним, не покидай его, и владейте вместе с ним всеми белками в моем лесу».
Берест засмеялся:
– А дворец наш будет в дупле самого высокого дерева?
– И самого теплого, – пожелала Ирица.
– Тебе холодно? – догадался Берест.
Нигде в замке, кроме зала с камином, который служил теперь жильем для маленькой общины, не топили. Зимой лесовица привыкла спать вместе со всем лесом или сидеть в дупле, присыпанном снегом, и прясть к будущей весне одежду для новых лесовиц и дубровников. Это была первая зима, которую Ирица пыталась прожить, как человеческая женщина. Она чувствовала себя очень усталой.
Берест обнял ее крепче, чтобы согреть, и взволнованно продолжал:
– Ирица, я скучаю по тебе.
Они сели на старый ларь. Берест наклонился к лицу Ирицы, но она начала говорить, и он замер.
– Илла скоро родит, – сказала лесовица.
– Когда?
– В конце лета.
– Все будет хорошо?
– Да…
Берест снова готов был коснуться губ своей жены, но вдруг сказал сам:
– Зорана жалко. Что-то Илла не привечает больше его. А он впрямь как помешался на ней… Знаешь, по ночам, я видел, он по ней плачет. Правда, Ирица. Я однажды среди ночи проснулся. Он лежит рядом. В лицо светит луна. Глаза у него закрыты, а на щеках слезы. У меня у самого комок в горле встал. Думаю: «Ах, бедняга!». Ирица, ты бы поговорила как-нибудь с Иллой… И Зоран, и даже его кот без нее совсем осиротели. У Зорана – золотое сердце, зачем она его мучает?
– Мой хороший… – ответила Ирица. – Я говорила… Она и сама мучается.
Берест вздохнул. Обеими руками прижав к себе жену, он наконец ощутил губами ее губы. Ирица чувствовала, как сполз с ее плеча плащ, краем которого укрывалась она, а краем – Берест. Но она согрелась около Береста. Сквозь рубашку, которая была на нем, она чувствовала тепло его тела.
Громкий возглас в коридоре поблизости, шум борьбы, женский крик…
Ирица отшатнулась, Берест вскочил с ларя. Ирица хорошо видела в темноте, она разглядела его обиженное, раздосадованное лицо.
– Подожди меня, – шепнул он.
Берест бросился на шум, уронив плащ, которым они укрывались от холода. В коридоре перед входом в зал горели факелы. Пламя на них трепало сквозняком. Берест ясно различал три фигуры: один человек упал на колени, опираясь на руку. Другой, сжимая кулаки, стоял перед ним, спиной к Бересту. Третья фигура, в женском платье, была отчетливо выхвачена светом: девушка отвернулась лицом к стене, ее плечи сильно вздрагивали.
Берест, схватив за локоть, развернул того, кто стоял спиной к нему, и изумленно отшатнулся:
– Ты, Энкино?!
Человек, упавший на колени, водил ладонью по лицу, похоже, вытирая кровь.
– Энкино, это ты его? – не понял Берест. – За что?
Энкино в мерцающих отблесках факелов казался чужим. Он смотрел с выражением какой-то
