приподнять его голову, чтобы напоить целебным настоем. Хассем подал кружку, и больной стучал зубами о ее край.
Ирица села так, чтобы голова больного лежала на ее коленях.
Парень начал стонать и метаться, его вновь сотряс приступ кашля. Ирица сжала его голову обеими руками. Он несколько раз дернулся и затих, стал дышать ровнее. Лесовица положила ладони ему на грудь. Дыхание больного становилось все легче, хотя оставалось хриплым. Ирица не прерывала своего магического лечения. Но она тоже совсем ослабела. Неожиданно лесовица ощутила, что рядом с ней есть источник силы, богатый, как сам лес. Это была живая, светлая сила, и Ирица взяла ее дар, чувствуя, как возвращается к жизни больной, как оживает она сама.
Рядом с ней на полу, возле ложа больного, сидел Берест. Больной спокойно спал. У Береста побледнело лицо, и на лбу блестели мелкие капельки пота. Он еще раз бросил взгляд на спокойно спящего человека, который несколько мгновений назад был на пороге смерти, и молча обнял жену.
Теперь на краю поля Берест завороженно любовался танцем загадочных полевиц, таких же, как Ирица, которые танцевали под луной на полях Пристанища.
Только через миг Берест испугался:
– А посевы… они вытопчут их!
– Никогда! – успокоила Ирица. – Это же полевицы. Где они пляшут, там все только лучше растет. Ну, пойдем. Видишь, у них волосы не подвязаны, не украшены. Еще мало цветов, и травы высокой нет.
В ярком лунном свете Берест и Ирица вышли на открытое место. Девушки сразу прервали танец, замерли, глядя на них.
Берест молча смотрел, как его жена подошла к полевицам и протянула им ленты.
– Они не могут говорить словами, им никто не дал имени, – тихо пояснила Ирица мужу, вернувшись к нему. – Они все – то же самое, что это поле. Обратись к ним мыслями, подумай о них. Скажи, что мы будем благодарны за урожай, а когда уберем его, то подарим им еще лент – ведь у них тогда снова не будет, чем украсить волосы. Пусть рвут цветы, которые вырастут во ржи, а рожь сберегут для нас. Ты слышишь, что они думают?
Полевицы, стоя полукругом, глядели на Ирицу и Береста и думали о том, что прежде боялись выходить на поля, потому что эти земли ограждала от них страшная темная граница. Берест попробовал отозваться: теперь их никто не обидит, пусть пляшут себе на здоровье. Вдруг от какой-то из полевиц пришел мысленный ответ: перед его внутренним взглядом предстало поле со спелыми колосьями.
По дороге назад, в Пристанище, Берест оглянулся. Полевицы, украсив волосы подаренными лентами, снова начали свой загадочныйтанец на засеянном поле.
– Скажи, Берест… князь Берест, – усмехнулся Энкино. – Это именно то, что тебе было нужно?
Они возвращались с луга. Был конец лета, косили траву для скота. Привыкший быстро шагать, Берест оказался впереди остальных косарей. Энкино догнал его. Энкино иногда звал Береста князем, то ли в шутку, то ли всерьез – князем Пристанища.
– Мы взяли верх, – сказал Берест. – Пристанище теперь наше. Это было трудно… – обронил он, стараясь смягчить прозвучавшую в голосе гордость.
– Мы взяли верх? – переспросил Энкино. – Мы просто выжили… Мы просто выжили, – повторил он. – А что дальше? Понемногу мы обустроим и обживем весь город. Я хотел спросить тебя: и что? Мы действительно будем новыми высшими?
– Не выдумывай, – бросил Берест. – Ведь все хорошо.
Энкино качнул головой:
– Сейчас мы для них высшие. Те, кто ближе к тебе. Например, я, Зоран, Хассем или Снодрек. Твои подданные нас слушаются. Да-да, твои подданные. А уйди ты сейчас и перестань ими управлять, перестань говорить, что делать – и город скоро зарастет травой.
Берест оглянулся назад. Зоран выделялся среди прочих своим огромным ростом. Рядом с ним, тоже с косами в руках, бывшие рабы, теперь – жители Пристанища. Если не знать, кто – кто, все похожи: у всех обветренные лица, пропотевшие, оборванные рубашки.
– Но это еще ничего, – продолжал Энкино. – Если так пойдет дальше, считай, что нам повезло. У твоих подданных, Берест, нет выбора. Они не знают, что такое богатство, власть. Представь, если у тебя будут подданные, у которых окажется выбор. И кто-нибудь сам захочет быть одним из высших?
Берест в упор недовольно поглядел на Энкино.
– И я буду рад, если захочет! – резко ответил он. – Посмотри! – он развернулся так, чтобы Энкино мог видеть разошедшийся у него на рубашке шов; Ирица несколько раз зашивала ему рубашку, но истлевшая от пота ткань не держала ниток. – Так вот я тебе ручаюсь, что я – последний, у кого в Пристанище будет новая рубашка.
Энкино грустно улыбнулся.
– Последний, у кого будет новая рубашка и целые сапоги, и первый, кто останется голодным, если не хватит на всех – князь Пристанища? Хочешь жить наоборот, не так, как все люди?
Берест сильно нахмурился:
– Что мне за дело до других? В Пристанище всегда будет один закон: князь ест последним.
Энкино удивленно приподнял брови: Берест впервые сам назвал себя князем.
Зоран по-прежнему был нездоров и по ночам кашлял, отвернувшись к стене. Тогда Илла плескала в кружку кипяток и, заварив травы, с сосредоточенным и мрачным видом ждала, когда настоится отвар. Она подходила к Зорану, неловко совала ему в руки кружку.
– На. Совсем тяжко тебе, а? – и поддерживала кружку, пока он пил, точно боялась, что он ее уронит.
