Девонна не спускала глаз со своего сына: он уже топал сам и хватал ручонками все, до чего мог дотянуться.
Девонна готовила лекарства. Она не утратила способности исцелять наложением рук, но теперь это давалось ей не так легко, как раньше.
Раньше, когда Девонна была вестницей в маленьком сельском храме, изредка она исцеляла больных. Он знала, что, если она может кого-нибудь исцелить, значит, Вседержителю это угодно. Но чаще ему это было неугодно. Девонна понимала, почему. Страдания посылаются людям, чтобы они стали лучше, – это твердо знал любой вестник. Когда деревня возле храма опустела, а храм зарос кустами и обветшал, Девонна не смогла чудом исцелить и Яромира – бродягу, который случайно забрел переночевать. Ей пришлось заботиться о нем так же, как если бы она была просто человеческой женщиной, и ждать, пока к нему понемногу вернется здоровье. Только после возвращения на родину Яромир окончательно избавился от подхваченной им в скитаниях лихорадки.
Но теперь Девонна чувствовала, что исцеляет не волей Вседержителя, а какой-то своей внутренней силой. Вестница делилась ею, когда возвращала к жизни смертельно раненных бойцов, не позволяя им уйти в Подземье. Девонна уставала, но старалась не показывать слабости. Дружинники любили ее, звали заступницей, целительницей и хозяйкой. Она видела, как при ней у них теплеют взгляды и как наперебой они берутся ей услужить, стоит ей попросить о чем-нибудь.
Война сразу началась ожесточенно. Когда Яромир вернулся из похода против Кресислава – нынче даргородского князя, – у границ уже стоял неприятель. Девонна сказала мужу, что переселится на заставу: лечить.
Яромир тревожился за жену, пытался уговорить ее уехать с сыном. Но Девонна не согласилась.
– Не бойся, – сказала она. – Здесь, в лесах и на заставе, я как дома, и за сыном присмотрю, и буду постоянно видеть, что ты жив и здоров.
Среди лекарей, разведчиков и проводников на стороне Яромира было уже немало полукровок- земнородных. Приграничные леса сами стали живой заставой, обрели глаза, уши и язык, чтобы предупреждать о передвижении вражеских отрядов. Хмурый сын лесовицы по кличке Волчок так и не стал жить под крышей, предпочитая заросли, дупла и шалаши. Он постоянно менял места ночевок, неутомимо рыскал в окрестностях. Волчок и его собратья чувствовали и видели лес насквозь.
…Яромир осторожно потряс ступку, чтобы осыпался бурый порошок, приставший к стенкам. Девонна всегда была занята делом, и он вместе с ней брался за работу или качал на коленях полуторагодовалого сына.
– Я заставлю вардов заключить мир, – обещал он Девонне. – Чем дольше мы продержимся, тем меньше у них останется провизии для войска. Я знаю, король Hep хочет покончить с нами одним ударом. Он старается приблизить Конец, а то у них начнется голод. Может быть, я куплю мир, если пообещаю накормить его людей. Я дам им хлеба, но пусть они снова сеют и строят, а не воюют. И мы не должны быть ни в чем виноваты перед ними, – упрямо хмурясь, добавлял он. – Пусть варды знают, что нам не нужны ни земли, ни беды Анвардена.
Пленных было четверо. Их заперли в пустом погребе в дружинном доме за частоколом. Ров, ограда, сторожевые деревянные башни – все это было сооружено недавно, добротно и прочно.
Кашевар роздал дружинникам кашу. Почти половина стояла в карауле за частоколом, там они и ели. Остальные собрались в дружинном доме за длинным столом. Уже близилась осень, с начала лета застава сдерживала врага. Так же крепко стояли по правую и по левую руку крепости Гронск и Витрица. Яромир хотел удержать границу до конца страды, чтобы люди успели собрать урожай и спрятать за стенами Даргорода или в лесных тайниках. Тогда можно отступить и запереться в Даргороде. А до тех пор – держаться любой ценой.
Пленники в погребе не переговаривались. Двое из них прежде работали на строительстве храма, один бродяжничал, и только один еще до войны служил в войсках короля.
Строго обученная, искусная армия вардов была разбавлена насильно вооруженными толпами черни. Чтобы удержать порядок, королю пришлось призвать епископа Эвонда и его орден Жезла. «Хватит истреблять земнородных, – сказал Неэр. – Каждое лето их рождается еще больше. Я хочу, чтобы жезлоносцы занялись судьбами людей и принудили моих воинов к послушанию и чести. Среди них много швали, много подонков с улиц и дорог. Мне нужны твои каратели, магистр Эвонд, иначе гнусность этого сброда заразит все мое войско».
Четверо вардов сдались, чтобы в трудную минуту спасти свои жизни: они знали, что князь Яромир щадит пленных. Жезлоносцы объясняли: это потому, что богоборец способен околдовать человека. Потомок даргородских князей Кресислав собрался на поединок с Врагом Престола. И что? Сын погибели лишь поглядел ему в глаза, и Кресислав, вложив в ножны меч, покорно поехал за ним.
Пленники тревожились: неужто их тоже сейчас начнут околдовывать? Надо же: посмотрел человеку в глаза, – и человек вложил меч в ножны! Поэтому кто возвращается из плена – тех допрашивают жезлоносцы. Пытаются определить, завладел ли сын погибели их волей? Конечно, бывшие пленники клянутся, что ничего такого с ними не сделали. Ну, а как проверишь? Ведь если и сделали, они все равно будут клясться в том же. Кого-то из них потом вешают, а кого-то ставят во время боя в первые ряды. Поэтому из плена многие не возвращаются в войско, а идут бродяжничать и прятаться от короля Неэра.
«Люди редко бывают добры и справедливы по собственной воле». Эта мысль стала понятна королю Неэру еще в юности. «Принуждение людей к добру – неизбежный долг государя, особенно в суровые времена». Он стоял во главе огромного голодного войска, которое было развращено мыслями о мире, о враге, щадящем пленных, о хлебе, который они могли бы посеять и потом есть. Неэр ненавидел порочность народа. Когда-то он жаловался: «Простонародье никогда не было способно ничем пожертвовать». Чернь не хотела страдать, даже чтобы заслужить награду свыше!
Дружинники Яромира в застольном покое только взялись за ложки, как Радош вспомнил:
– А пленных-то кормили?
– Нет, надо им отнести.
– Еще прислугу приставить, чтобы им на стол подавала! – фыркнул Радош. – Обойдутся. Пускай идут сюда, берут миски и едят, пока каша осталась.
– Ну, возьми кого-нибудь да приведи их, – согласился Яромир.
Четверо пленных озирались всю дорогу от погреба до застольной, точно вот-вот ждали увидеть
