Но пока этот закон не был принят, Денел не мог нарушить клятву и рассказать своему лорду в ордене ничего, что узнал от Гвендис и Дайка.
В это время Дайк, умываясь во дворе у бочки с водой, все не мог успокоиться. Его руки умели то, чего не умел он сам! Он только что сражался за дивную и премудрую Ярвенну! Дайк сунул голову в бочку, которая стояла под водостоком, и выпрямился только тогда, когда стал задыхаться. С волос за ворот потекли ему холодные ручейки. Дайк кинулся к брошенной наземь палке, подобрал и стал рассекать ею воздух. В его теле продолжало жить умение, которое принадлежало не ему теперешнему: что-то от того, кем он был раньше, еще несколько лет назад… Или от давно сгинувшего с лица земли Дасавы Санейяти?
Скрипнула калитка. Вошла Гвендис, закутанная в теплый синий плащ, из-под которого виднелись полы серого платья. Увидев Дайка, Гвендис тихо ахнула: на дорожке, в одной рубашке, он сражался палкой с невидимым противником, задевая ветви вишен.
– Что случилось, Дайк?! Что с тобой? – она кинулась к нему, не зная, что и думать.
Дайк услышал оклик, обернулся навстречу ей и опустил палку.
– Рыцарь Денел мне кое-что показал… И я вспомнил, как надо. – Он медленно отер рукой лоб.
– Ты вспомнил? Что ты вспомнил?! – торопила Гвендис.
– Я раньше умел биться на мечах, – сказал Дайк. – Не знаю, чья это память…
– Я же говорила! – вырвалось у Гвендис. – Видишь, ты можешь вспомнить то, что умел раньше. – Она взяла его за руку. – Пойдем скорее в дом, тебе надо переодеться. Какой ветер, ты простудишься! И откуда у тебя эти ссадины на лице?
В доме Гвендис налила ему горячего травяного чая, заставила греться у камина и сама села напротив с чашкой. Дайк рассказывал ей про поединок. Он немного чувствовал себя провинившимся, но невольно улыбался при мысли, что теперь Гвендис знает, как он смог постоять за Ярвенну – значит смог бы и за нее.
В эту ночь Дайку опять снился Дасава Санейяти.
Небожитель Дасава лежал без сна на деревянной лавке в доме Белгеста. Снаружи доносился скрип елей и крики сов – так близко лес подходил к поселению. Иногда возле дома начинала лаять собака.
Дасава встрепенулся и сел на лавке. Ему захотелось выбежать во двор, за частокол, и кинуться прочь из поселения людей. «Что я здесь делаю? В этом тесном, низком, деревянном жилище? Я давал им кормить себя, одевать, стал носить дикарские амулеты… Я осквернен… Нет, надо уходить. Нужно забыть их. Сердце Дасавасатры должно лечь в здешнюю землю».
Рано утром Дасава попрощался с семьей Белгеста. Белгест с луком за плечами пошел с ним проводником. Он легко провел небожителя через болото. А еще через несколько дней Дасава стал узнавать окрестности, в начале похода нанесенные им на карту. Он боялся, что Белгест выведет его слишком близко к стоянке, где условились ждать друг друга разведчики-небожители. Белгест горел любопытством посмотреть на племя Дасавы. Тот с трудом его отговорил:
– Белгест, к нам нельзя чужому.
– Даже с тобой? – простодушно недоумевал тот.
– Да, и со мной. У нас такой обычай.
Против обычая парень не возразил.
Они простились у прозрачного ручья в сосновом подлеске. Дасава вспомнил заветы Сатры о том, что люди – скверна и что он должен без зазрения совести убивать любого человека как представителя падшей расы от присутствия которой нужно очистить Обитаемый мир.
– Счастливого пути, Деслав!
– Погоди, Белгест, – неровно дыша, ответил Дасава. – Погоди… Вот это тебе.
Он снял с головы шлем с восемью сходящимися к вершине золотыми полосами.
– Белгест, поклянись самым дорогим, что, если в твои края придет война, ты будешь в моем шлеме. Это… да, такой оберег. – Дасава запнулся. – Он спасет тебе жизнь, обещаю. Поклянись, что ты пойдешь в бой в моем шлеме!
Белгест встревоженно и удивленно рассматривал чужую железную шапку.
– Какая война, Деслав? У нас мирные соседи.
– Ты поклянешься мне или нет?! – вдруг крикнул на него небожитель с таким нетерпением и болью, что Белгест замолк и ответил:
– Клянусь матерью-землей, что в бой пойду в твоем шлеме.
Смущенный Дасава сам надел шлем на его русые волосы:
– Вот так. Ну, прощай.
– Приходи снова, Деслав. Если долго не промешкаешь, может, тебя кто-нибудь и будет еще ждать. – Он лукаво улыбнулся.
Дасава подумал: «Вельта?..» Они наконец распрощались, и высокий охотник в железном шлеме и меховой куртке растаял среди деревьев.
Через два месяца, когда наступила осень, Дасава Санейяти с уцелевшими из сотни разведчиков воинами нашел подходящую для строительства Дасавасатры равнину и опустил «сердце Сатры» в землю на опушке леса. Этот лес будет вырублен и выжжен, племена охотников вроде Белгеста – убиты или согнаны строить Стену, а потом все равно убиты. Драгоценный камень с небес освятит землю новой Сатры.
Но Дасава думал, что сумеет спасти Белгеста. А быть может, и Вельту. Он даст им уйти в чащобы, дальше на север, куда еще не скоро придут воины Сатры, и они успеют там прожить до конца свою короткую человеческую жизнь.
Подаренный Вельтой оберег Дасава выбросил по дороге – все равно он не мог сохранить его, не признавшись, что жил среди людей и был осквернен.
Поздней весной войско небожителей вышло в поход. Лес и кустарник покрывала светло- зеленая дымка – совсем недавно распустились листья. Сотенные начальники собрались в шатре Дасавы. Он стоял перед ними в начищенном до блеска, украшенном гравировкой и чеканкой зерцале – тирес, основатель нового царства. «Передайте этот приказ всем. Если в бою кто увидит человека в моем шлеме, не убивайте его, а доставьте ко мне живым».
Сотенные в знак согласия наклонили головы, хотя и были удивлены. Но как они могли в походе ослушаться будущего царя Дасавасатры? Один Дасава был в ответе за свой приказ.
Но когда Дасава их отпустил, полог шатра откинул старший священнослужитель в белом и золотом. В делах очищения Дасава подчинялся ему. «Что за приказ ты отдал, тирес, – щадить тварей скверны?» – взыскательно спросил он. Будущий царь тревожно посмотрел на жреца: «Ведь людей можно использовать на работах. Этого человека я хочу видеть на строительстве. Я приказал взять его живым…»
…Дайк рассказывал Гвендис свой новый сон, глядя в огонь очага – точно так же, как любой, сидящий у камина, непременно начинает смотреть в огонь.
– А на самом деле Дасава хотел его отпустить, правда, Дайк? – перебила, поежившись, Гвендис.
Тот кивнул:
– Да… Белгеста, у которого только что перебили весь род, приволокли бы в крови и в цепях. Дасава стоял бы перед человеком, как вождь захватчиков. Жизнь, свобода Белгеста оказались бы наградой за то, что он вытащил небожителя из трясины, а другие люди остались бы по-прежнему говорящим скотом, который гонят на бойню или на работы. Сама видишь, Гвендис… Дасава хотел, но не смог бы спасти Белгеста. Дасава только думал, что сможет. На самом деле Белгест не простил бы гибели рода Оленя, не смирился бы с постройкой Дасавасатры. А небожителю и во сне не привиделось бы заступиться вообще за всех людей, а не только за одного или за двоих. И вчерашние друзья не поняли бы друг друга. Если бы Дасава успел полюбить Вельту – кто знает, тогда бы, может…
Гвендис растерянно спросила:
– Неужели Дасава сам не подумал об этом?
Дайк признался:
– В моих снах – нет. Он смотрел на все не так, как ты и я. Он привык смотреть на людей, как небожитель. Само собой, Дасава ожидал, что Белгест будет оплакивать род Оленя. Но для Дасавы все равно главное было – «хочу я сам его гибели или хочу подарить ему жизнь?»
Дайк рассказывал дальше.
