держала сверток серого холста. Тьор медленно встал.
– Ты Тьор с Альтстриккена, из Скьоддафьолле? – Голос девушки оказался неожиданно нежным, почти детским, и высоким.
Тьор кивнул и растерянно улыбнулся.
– А ты кто?
– Винфред, дочь Астольва с Мохового мыса. Мне про тебя сказали еще в прошлый солнцеворот. – Винфред подняла лицо, чтобы посмотреть Тьору в глаза. – Я знала Льоду… – Она вздохнула. – Я очень плакала о ней… и много думала о тебе. Мне сказали, что ты, может, будешь свататься ко мне. Я о тебе думала, и мне тебя было жалко. Потом я узнала, что ты ушел с чужаками – но вернешься. Я ждала, пока ты вернешься, а за зиму вышила тебе рубашку. Вот…
И Винфред развернула сверток. В нем действительно была длинная мужская рубаха – по рукавам и по вороту Винфред сделала почти тот же узор, что Тьор высекал на плитах Сатры, и все-таки немного иной. Солнечные круги, очертания цветов и деревьев, огненные знаки сплетались в причудливом единстве – красные и синие на белой тонкой материи.
Тьор взял рубаху в руки. Порыв ветра налетел с моря, растрепал волосы Тьора, подол Винфред хлестнул ее по ногам. Тьор встал так, чтобы заслонить девушку от ветра. Он молчал, смущаясь и не зная, что еще сказать, и вдруг решился:
– Ты такая красавица, Винфред! Тебе сказали правду: я бы посватался за тебя. А что твой отец Астольв, ведь он приехал на праздник? Я поговорю с ним. Я был проводником у чужеземцев и заработал денег, которые ходят в Дангарде. – Тьор называл Даргород по-хельдски. – Мои родичи в Скьоддафьлле давно ждут, когда я приведу жену. Пойдешь за меня, Винфред? Спроси у кого хочешь, хороший ли я работник.
Винфред застенчиво и радостно улыбнулась, кивнув ему головой:
– Мне и спрашивать не надо: я вижу.
После празднования солнцеворота Сполох снова запряг лошадь в кибитку и вывел ее за ворота усадьбы. Пора было ехать дальше, но теперь уже без Тьора. Для великана путешествие кончилось, его ожидало возвращение домой с молодой женой, Винфред с Мохового мыса. Астольв согласился отдать ее стьямма, и свадьбу должны были сыграть в ближайшие недели. Тьор сказал Сполоху:
– На осеннем торгу, может, свидимся.
– А ты приезжай к нам в Козий Ручей, Тьор! – позвал Сполох.
…Путники распрощались с Хейфьолле и с великаном, и вот уже колеса кибитки начали писать свои колеи по даргородской земле. Вскоре потянулись бескрайние густые леса. В дебрях таились темные озера. Под пологом высоких деревьев – сосен, елей, дубов – разрастались крушина, дикая малина и бузина, зеленели травы, лежали мхи.
По дороге Сполох, шагая возле кибитки, размышлял:
– Да… Теперь мне достанется дома, что я на полмесяца уехал, а считай, на год пропал. Будь ты княжич Гойдемир, тогда еще ладно, – рассуждал он. – С Гойдемиром и сама Ярвенна бы велела ехать. А так будет мне на орехи… Конечно, ты небожитель, – продолжал Сполох. – Оно конечно… Только об этом же нельзя никому говорить. А диво, что ты небожитель, а я с тобой, будто ты мне ровня! Но и это, если подумать, ясно. Вот Ярвенна – она нам послана свыше, Даргород – ее вотчина. Вот и поклонишься ей всякий раз. А ты, Дайк, просто так небожитель, без места, без вотчины. Значит, никак особенно тебя почитать не приходится.
– Да я вроде и не прошу, – усмехнулся Дайк.
– Мало ли, что ты не просишь, – возразил Сполох. – Я сам об этом должен рассудить… Ну и вот, – продолжал он, – о чем я еще думаю? Были мы в Сатре. Там золотом чуть ли улицы не мостят. Глядишь – у самого плащ рогожный, а на голове – изукрашенный драгоценный венец. И что чудно? Мне бы одну золотую бляху с каменьями, и был бы я богатый. А даже на ум не пришло попросить или обменяться. Не знаю, почему не взял: не поднялась рука. Как они считали все эти сокровища за мусор, так и мне среди них все казалось, что это мусор. Вот как много всякого чуда на свете, – умудренно добавил он и вспомнил новую заботу. – Точно, зададут мне дома жару… Еще что мать с отцом скажут про Эрхк? Первое – они и не гадали, что я степнячку задумаю в жены взять. Другое – по нашему обычаю за женой приданое берут, а по ихнему – я сам за невесту должен выкуп платить. Выкуп-то я соберу. Волчьи шкуры им нужны – сам добуду. Трех лошадей – дорогонько… Ну да если родители позволят работать на одного себя год, похожу с купеческими обозами или другой какой заработок найду… Только больше всего похоже, что всыплет мне батька вожжами… – с чувством заключил Сполох.
– Жалеешь, что посватался? – опечалилась Гвендис.
Сполох вскинул брови:
– Да ни капли! Задобрю как-нибудь и отца, и мать. Они посердятся – и простят. Да я сам все понимаю. – Сполох махнул рукой. – Нам с Эрхе непросто будет. Она и веры не нашей, и мамка у нее не человек, а степная дева-ковыльница. Ну и я – пахарь, а она – кочевница, все ей у нас будет непривычно, все не по ее. Только мы с ней все равно поладим. Она мне полюбилась. Хоть и трудно, а уживемся, стерпимся.
Гвендис удивилась:
– Значит, и ты ее очень любишь?
Сполох широко улыбнулся:
– А как же? Эрхе как раз по мне. Я знаю, что другой такой – чтобы как для меня родилась! – на свете не найдешь.
Провести кибитку через лес было непросто, но Сполох стал узнавать местность и показывал дорогу. Все равно порой приходилось прорубаться через кусты или сворачивать с пути упавший ствол. Наконец выбрались на дорогу, обочины которой поросли желтой льнянкой, голубой незабудкой и подорожником.
– Вот и дома… – глубоко вздохнул Сполох. – Еще три денька – и будет Козий Ручей.
Дайк собирался вернуться вместе с Гвендис в Анварден еще до начала осени. Ради безопасности прибиться к торговыми обозу и идти на запад.
Гвендис родит ребенка в своем старом доме, который так долго стоял заброшенным. Потом они продадут дом и переедут в другое место, где бы об их возвращении даже случайно не узнал королевский рыцарь сьер Денел. Дайк займется ремеслом или наймется на военную службу. Должно быть, он, в чьей душе пробудилась память древнего небожителя, не уступит в искусстве нынешним мечеборцам…
«А то… Дасава был музыкантом, – вспомнил Дайк. – Глядишь, возьму сколько-нибудь уроков – да и сам заиграю на лютне». И с невеселой усмешкой невольно думал о том, как мало он знает о самом себе.
Порой у него мелькало: он так и не разгадал свою тайну… Если он Дасава – как и зачем он явился в Обитаемый мир из темницы Ависмасатры? Если он с небес – за что изгнан; или почему, если не осужден и не изгнан, к нему никто не придет на помощь? Но эта загадка больше не держала его за горло. Теперь у Дайка была собственная судьба, свой опыт, потери и поиски. Ни Дасава, ни княжич Гойдемир не были необходимы ему.
В Козьем Ручье Дайка встретили радушно, как долгожданного гостя. Их с Гвендис пригласили в просторную избу, усадили за стол, за которым собрались и хозяева, и соседи. А когда пир закончился, женщины прибрали со стола, в горнице остались одни мужчины. Гвендис тоже ушла, видя, что сельчанам нужно поговорить с Дайком.
– Ну вот, княжич, – сказал старший из мужиков, сложив перед собой на столе узловатые руки. – Мы тебя ждали, заступник. Ты, Гойдемир, – наша надежда, а то без тебя обижают и нас, и нашу предивную мать-хозяйку. Мы уж просили Ярвенну, чтобы она положила конец княжескому беззаконию. Думается, затем она тебя к нам и послала. Беды наши сам знаешь. Говори теперь свое слово. Хотим знать, зачем ты явился.
Дайк опустил голову. Он и впрямь знал обиды даргородцев. Дайк помнил о них с тех времен, когда жизнь Гойдемира была для него как собственная жизнь.
– Я слыхал, что похож на вашего княжича, – сказал Дайк. – И все же я нездешний.
Вечерело, на столе в шандалах чадили сальные свечи. С печи, светясь глазами, смотрела пестрая кошка. Усевшиеся за длинным столом бородатые крестьяне неодобрительно заговорили разом. Наконец старший сказал за всех:
– Зря ты нам не веришь, княжич. Мы за тебя пытку приняли – не только сами, а с женами и с
