Он был так утомлен, что даже не понял значения моего вопроса.
— Не верю, — пробормотал он. — Не могли вы не знать о вашем деде и о том, что с ним случилось.
— Выходит, мог. Но какое это имеет значение теперь?
— Какое значение? — Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами. — Но… Это невероятно. Таких совпадений не бывает. Почему вас держали в неведении?
— Вероятно, из-за матери. Она боялась Лабрадора, не хотела, чтобы я знал…
— Но та, вторая женщина! — перебил он меня. — Был же дневник… Когда умерла ваша бабка?
— Лет тринадцать назад.
— Вы уже были достаточно взрослым парнем. Неужели она не рассказывала вам про деда? Такая решительная женщина, да еще с сердцем, переполненным ненавистью… Почему же она молчала?
— Один раз, когда я был совсем маленьким, она пришла ко мне в комнату и стала что-то говорить. Но ее застала мать, и с тех пор мы больше никогда не гостили у бабки.
— Значит, об экспедиции вы не знаете… — устало проговорил Ларош. Кажется, он наконец поверил мне.
— Почему это так важно для вас? — спросил я, но его мысли опять успели переключиться на другое.
— И все же вы знали, что дело в Львином озере, — проговорил он. — Откуда? А, теперь ясно: запись в журнале и карта! И отчет Леддера. Боже мой, значит, это все правда… — Его плечи опустились, весь он как-то сник, стал меньше. Его руки дрожали, когда он вновь принялся вытирать шарфом лицо.
— Что правда? — спросил я.
— Про радиограмму. — Видимо, он ответил, не подумав, потому что сразу опомнился и сменил тему: — Вот почему вы здесь. Я хотел убедиться… Боже, как болит голова, мне надо поспать…
Я подумал, что он отчаянно ищет предлог, чтобы убежать из комнаты. Но было поздно: я уже успел ухватиться за вырвавшиеся у него слова.
— Значит, это все-таки было Львиное озеро, — сказал я. — Вы говорили, будто бы не заметили…
Увидев, как блеснули его глаза, я прикусил язык.
— Какая вам разница, Львиное или не Львиное? — дрожащим голосом спросил он. — Вы же сами сказали, что не знаете, какие события произошли там в прошлом. Так что вам за разница?
— Разницы никакой, — быстро ответил я, покрываясь мурашками. — Только если вам все же было известно, откуда передавал Бриф…
— Он не передавал! Никто никогда ничего оттуда не передавал…
— Но как тогда отец ухитрился принять?..
— Я вам повторяю: ничего не было! — заорал он, смертельно побледнев. — Ваш отец все выдумал. Он помешался на Лабрадоре. Бриф не имел радиопередатчика, а что до Бэйрда… Билл Бэйрд умер, я в этом уверен.
— А Бриф? — шепнул я. — Умер ли Бриф?
В глазах Лароша мелькнул страх. Он понял, что проболтался. Теперь я понял: Бриф был жив, когда Ларош бросил его. Пилот молчал, он не мог заставить себя повторить ложь, которую преподнес в кабинете Лэндса. Я смотрел на него с чувством огромного облегчения, которое не в силах был скрыть.
— Какого черта вы так на меня уставились? — вдруг завопил он, но тут же взял себя в руки. — Проклятый шрам, из-за него все на меня пялятся…
Он деланно засмеялся и потянулся к свой парке.
Я даже не осмеливался спросить, почему он не выдал меня Лэндсу. И почему так всполошился из-за экспедиции Фергюсона. Мне хотелось лишь одного — поскорее избавиться от его присутствия.
— Я должен поспать, — бормотал он, надевая парку. — Поспать. Что вы собираетесь делать теперь? Уезжайте домой, все равно вам никто не поверит.
Я промолчал, и тогда Ларош вернулся от двери. Вновь приблизившись к кровати, он сказал:
— Вы пойдете дальше, так? Пойдете в леса? Попытаетесь их найти?
Я и сам еще не знал, как поступлю, и потому боялся загадывать на будущее дальше того дня, когда попаду на 263-ю милю и увижусь с Дарси.
— Вам туда не пройти, — сказал Ларош. — Никогда. Там ничего нет, только торфяники, кедры, слепни и вода. Озера, озера, озера… Забудьте и думать об этом. Вас ждет смерть.
Послышался топот ног по голым доскам, и в комнату вошел Перкинс.
— Извините, — в нерешительности пробормотал он. Я думал, ты спишь. Если вам надо поговорить наедине…
— Нет, мы уже наговорились, — быстро сказал я. С его приходом мне заметно полегчало.
— Я должен подумать, — подал голос Ларош. — Увидимся утром, когда я высплюсь. Поезд отойдет не раньше восьми часов. Тогда поговорим еще раз.
Он повернулся и медленно, словно лунатик, вышел из комнаты.
— Это был Ларош? — спросил Перкинс.
— Да, — меня била дрожь.
— Так я и думал. Кстати, твое послание ушло в Гус-Бей.
— Спасибо. Извини за хлопоты.
— Пустяки. Ты можешь поспать еще полтора часа. Ларош не должен знать, куда ты отправляешься, я правильно понимаю?
— Да, не должен.
Мгновение спустя Перкинс уже мирно похрапывал, но мне было не до сна. Ларош вел себя чертовски странно. И эта его постоянная напряженность. Здесь что-то крылось, что-то недоступное моему пониманию. «Вы небось думаете, что я их убил». Каким тоном он это произнес! И почему его так волновала экспедиция Фергюсона?
Когда за мной пришел шофер грузовика, Перкинс даже не пошевелился. На улице стоял колючий мороз, звезды растаяли, погасли огни в спящем лагере. Мы поехали назад той же дорогой, миновали аэродром и, трясясь на мерзлых ухабах, подъехали к насыпи, на которой стоял черный в темноте поезд. Водитель высадил меня прямо возле служебного вагона — старого железного сооружения с торчащей над крышей трубой. Как только грузовик отъехал, над моей головой вспыхнул фонарь,
— Кто там? — спросил чей-то голос из тьмы. Я назвался.
— Добрый вечер, я Анри Гаспар. — Кондуктор пожал мне руку. На нем была высокая фуражка с золотой кокардой, казавшаяся нелепой в этой дикой стране. — Вы едва не опоздали, друг мой, мы уже отправляемся. Что ж, входите, будьте как дома.
С этими словами он ввел меня в вагон и куда-то ушел. Внутри было идеально чисто и на удивление уютно. В маленьком купе размещались две двухъярусные койки, а дальше — салон с кожаными сиденьями, столом и дровяной печью, не уступавшей габаритами кухонной. Венчали убранство вагона стены из красного дерева и свисавшая с потолка керосиновая лампа.
Я устало сел. Послышались крики, залился трелью свисток, тоскливо зашелся гудок локомотива, и мы тронулись. Нас тут же поглотил кедровый лес. Стук колес на стыках, холод, чернота ночи. Керосиновая лампа на потолке заплясала. Анри вошел в вагон и принялся заваривать кофе.
Мы выпили по чашке, покурили вместе, и я залез на верхнюю полку. На этот раз я уснул как убитый и проспал довольно долго. Разбудил меня лязг сцепок, я выглянул в запотевшее окно и увидел лишь серые ели, усыпанные снегом.
Мимо проплыла табличка с цифрами 235, и поезд остановился.
— Путешествие окончено, — объявил вошедший Анри. — Пошли, передам вас в руки моему приятелю Жоржу.
Выбравшись из вагона, я увидел, что на этом участке железная дорога шла двумя параллельными колеями. Чуть позади нас на приколе стояла вереница старых пассажирских вагонов, из железных труб над крышами вился дымок.
— Жилые вагоны, — пояснил Анри, когда мы устало потащились по снегу, слой которого уже успел достичь двух дюймов. — Тут позавтракаете. И получите поскорее обмундирование, не то помрете в своих ботиночках. В этом году первый снег выпал раньше обычного.
