— Это мне только показалось или я услышал в твоем голосе нотки страха? — вежливо осведомился Нигель.
— Страха? Конечно нет! Чего мне бояться?
Он насмешливо посмотрел на нее:
— Ты боишься, Лиз, хоть и стараешься не показать этого. Боишься, что я могу соблазнить тебя… — Он рассмеялся. — Нет, это не совсем подходящее слово, правда?
В конце концов, мы женаты. — Нигель снова расхохотался, его серо-зеленые глаза насмешливо блуждали по ее лицу. — Боже мой, как ты очаровательно краснеешь? Знаешь, в такие моменты ты сама женственность, желанная женственность…
— Прекрати! — Лиз покраснела еще больше, взбешенная тем, что не может контролировать себя. — Только попробуй что-нибудь сделать, и я тебя ударю!
— Ударишь? — Нигель поднял брови. — Это похоже на вызов, дорогая, и я принимаю его.
— Ты не знаешь моей силы.
— Ты пока не очень показывала ее.
Лиз знала, что он вспомнил, как тряс ее, и о том поцелуе, когда ей пришлось оставить свою тщетную борьбу.
От бешенства и растерянности у нее перехватило дыхание. Лиз отвернулась, поражаясь, почему она позволяет этому мужчине так обращаться с собой. Это не походило на его прежние угрозы. Ей показалось, будто он просто старается взбесить ее и, возможно, посеять в ней страх.
Чувствуя на себе тяжелый взгляд Нигеля, она заставила себя поднять глаза. Но не увидев в его глазах ничего, кроме довольной усмешки, перевела взгляд на кустарник, отмечавший границу владений Нигеля, за которой расстилались вечные, неповторимые пейзажи Греции: море оливковых деревьев, разлитое по священной долине Амфисы, сверкающие ультрамарином воды Коринфского залива, снежные шапки Пелопоннесских гор…
Молчание становилось гнетущим. Странное нетерпение овладело ею… нетерпение и желание, еще такие неясные, словно обрывок сна, который проносится в голове в момент пробуждения.
Лиз поднялась:
— Я пойду в дом. — В ее голосе не было ни тени злобы, в глазах — никакого вызова. Она ощутила странный покой. Это походило на затишье после бури.
Взгляд Нигеля был ленив. Он сказал со странной интонацией в голосе:
— Я собираюсь на прогулку. Не думаю, что ты захочешь поехать со мной.
Нигель еще не договорил, как она утвердительно кивнула:
— Я… я… — и нахмурилась.
— Что, Лиз? — Он бросил на нее изумленно насмешливый взгляд. — Ты что-то хотела сказать?
Понял ли он ее мысли? Лиз сделала глотательное движение, призвала на помощь все свое отвращение к нему, все упорство и бесчувственность. Но ничего не получилось, и она вдруг услышала свой голос:
— Да, я бы тоже поехала.
Нигель какое-то мгновение смотрел под ноги, словно не желая обнаружить своих чувств, но она понимала, что он торжествует. К удивлению Лиз, это не взбесило ее. Нигель поднялся с кресла и с грациозностью кошки выпрямился.
Как он высок! Выше ее больше чем на голову. Как изящен, строен, мускулист, ни грамма лишнего веса.
Они направились к выходу. Гигантаская зеленая ящерица метнулась с дороги и спряталась за огромный камень.
Отовсюду доносился стрекот цикад. Солнце было еще ярким, но на чистом голубом небе уже появился серп луны.
— Куда ты желаешь отправиться? — любезно спросил Нигель и замедлил шаг, заметив, что Лиз с трудом поспевает за ним. — В деревню или, если хочешь, в Святилище? Или, может быть, просто посидим в отеле?
— Наверное, в святилище.
Окрестности, где располагался храм Аполлона, были действительно жилищем богов. По дикому, первозданному ландшафту скользили духи далеких предков, на чьих языческих алтарях некогда благоговейно совершались величественные культы.
Это священное место в те древние времена считали «пупом земли». Так было решено, когда Зевс, царь всех языческих богов, выпустил двух орлов: одного с места, где всходило солнце, а другого — где оно садилось. Орлы встретились в Дельфах, и тогда Зевс спустил с небес «пуп» и отметил это место. Ниже «пупа» располагалась пещера матери Земли, откуда произошла вся жизнь: по крайней мере, так считали древние греки. Пещеру охранял гигантский Пифон, которого убил Аполлон — любимый сын Зевса.
Над пещерой был построен великолепный храм Аполлона, и на протяжении тысячелетий это место на крошечном плато у подножия величественного Парнаса было самым священным в Греции, а культ бога солнца Аполлона — самым почитаемым.
Нигель и Лиз шли по Священной дороге, вдоль которой когда-то располагались сокровищницы, где хранились дары Аполлону от бесчисленных городов. Аллею украшали прекрасные статуи и сверкающие бронзой пальмы со свисающими золотыми финиками, а в ее конце возвышалась золотая статуя богини Афины.
Нигель рассказывал Лиз своим низким, густым голосом о местах, которые они проходили, о древних языческих культах, совершавшихся, когда Пифия вдыхала испарения из расщелины, дававшие ей, по преданию, провидческую силу.
От огромного храма мало что осталось, но развалин было достаточно, чтобы Лиз составила картину, каким храм был когда-то.
— Жаль, но это все, что осталось.
Они стояли в храме. Несколько групп туристов блуждали неподалеку и жадно ловили каждое слово экскурсовода.
— Это тот самый храм?
— Конечно, нет. Первый храм был построен из дерева и сгорел во время пожара. Второй был разрушен землетрясением — здесь было много землетрясений, ты, наверное, знаешь. — Нигель улыбнулся, вопросительно посмотрел на Лиз сверху вниз и добавил: — Это не очень спокойное место, напротив… в общем, оно под стать твоему характеру.
Лиз послала ему из-под ресниц красноречивый взгляд. Он засмеялся, и Лиз поняла, что не может промолчать:
— Я скоро стану невосприимчивой к твоим колкостям, Нигель. Все, чего слишком много, перестает действовать.
Он снова засмеялся:
— У тебя ведь тоже есть жало. Но его можно вырвать.
— Ты так думаешь? Какой же ты наглый и самоуверенный!
Странно, подумала она, в их словесной перепалке совсем не было враждебности.
— Знаешь, Лиз, — Нигель повернулся и медленно направился к выходу из храма, — ты мне не поверишь, но ты единственный человек, который назвал меня наглым.
— Может быть, ни у кого другого не было на это причин?
Он ничего не ответил, а она, как ни старалась сдержать себя, тем не менее, поколебавшись, добавила:
— У некоторых людей не хватает мужества сказать то, что они думают.
Странно, но он не возразил, а только искоса лениво и безразлично посмотрел на Лиз:
— Я полагаю, под «людьми» ты подразумеваешь вполне определенного человека… женщину?
— Да, Грету. — Лиз нахмурилась. Ей почему-то было неприятно произносить это имя.
— Судя по всему, ты ее не любишь, — сказал Нигель все еще без всякого интереса, и Лиз почудилось, что он чего-то ждет.
— Я не чувствую ничего, кроме презрения, к женщинам, которые отдаются мужчинам до брака или
