занялся новый руководитель НКВД УССР А.И. Успенский. 26 апреля 1938 года Леплевский был арестован по обвинению в «активном участии в правотроцкистской антисоветской организации и проведении контрреволюционной предательской деятельности». Вскоре он признался, что в 1932 году был вовлечен в организацию «правых» (затем — «правотроцкистов») своим старшим братом Г.М. Леплевским. Во главе заговорщиков стояли Рыков, Бухарин и Томский. После своего назначения на Украину в 1937 году Леплевский «начал очищать аппарат НКВД от кадров Балицкого, принимая меры для предотвращения полной ликвидации антисоветского подполья»[229].
Далее Леплевский показал, что «в 1930 году Балицкий и Леплевский создали в аппарате ГПУ УССР правотроцкистскую группу, на которую опирались в предательской работе». Личное соперничество между Балицким и Леплевским, вылившееся в соперничество групп ориентировавшихся на них украинских чекистов, «было по существу расхождениями между правыми и троцкистами, связанными с борьбой за преимущество в аппарате». Таким образом, с 1930 года в ГПУ-НКВД Украины зрели два параллельных заговора — «заговор Балицкого» и «заговор Леплевского»[230]. Такая версия событий, данная арестованным Леплевским, опять ставила под косвенное подозрение Люшкова.
Если Балицкий признавал возникновение «заговора в НКВД УССР» [231] в конце 1935 года (в это время Люшков работал в Москве), то датировка «заговора Леплевского» 1930 годом, приходилась на время наиболее тесного сотрудничества Леплевского и Люшкова на Украине. Более того, хотя Леплевский в числе десятков имен новых «украинских чекистов-заговорщиков» не упомянул имени Люшкова, в его показаниях от 22 мая 1938 года названы оба «верных паладина» — М.А. Каган и Г.М. Осинин-Винницкий. Попав из-за них в своеобразную вилку подозрения, Люшков и сам мог стать теперь легкой добычей для Фриновского.
Также неожиданно всплыла малоприятная история с одним из самых приближенных к Люшкову чекистов — М.А. Каганом. В НКВД СССР поступили сведения, что заместитель начальника УНКВД по ДВК укрывал у себя на квартире бежавшего из тюрьмы брата-троцкиста. Это лишь ускорило арест Кагана[232].
Вероятнее всего, что всех этих деталей, кроме факта ареста Леплевского, находящийся в Хабаровске Люшков не знал. В это время он был занят доработкой своего главного «дела» в крае — «Дальневосточного параллельного правотроцкистского центра», которое было рассмотрено выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР где-то в первых числах июня 1938 года[233] .
Подобные «дела» на Дальнем Востоке зачастую рассматривались «заочно», и более того — без следственных дел, лишь по справкам УНКВД. К чему это приводило, явствует из справки следователя по важнейшим делам Главной военной прокуратуры РККА бригвоенюриста Далицкого от 20 марта 1940 года: «…УНКВД ДВК были составлены альбомные справки на арестованных по имеющимся в УНКВД… данным… В целях уточнения запрашивались местные органы НКВД по телефону. Таким образом, составлены справки на 171 человека. Из них на 170 имеется отметка «Р» (расстрелять) и подписи Люшкова… Никитиченко (председатель выездной сессии) и Калугина (помощник главного военного прокурора). На основании этого указанные 170 человек были расстреляны. Эти решения оформлены приговорами». Далее Далицкий констатирует: «В результате оказалось, что ни одна справка не соответствует делу. Дела эти в процессе следствия не проверялись, обвинительные заключения не составлялись. Часть обвиняемых была на свободе»[234].
Помимо крупного дела «Дальневосточного параллельного правотроцкистского центра», Люшков не собирался прекращать и репрессии против чекистского аппарата края. Так, в мае 1938 года лишь в УНКВД по Приморской области было арестовано 25 сотрудников НКВД. Все они обвинялись в участии «в заговоре в органах НКВД области».
Масштабы разрушительной деятельности Люшкова на Дальнем Востоке впечатляют. В 1937–1938 гг. лишь в Приморской и Уссурийской областях были арестованы 819 участников право-троцкистской организации, 74 бывших члена антисоветских партий (меньшевики, эсеры, монархисты), 1573 человека по категории «контрреволюционный элемент», 8479 человек из числа «шпионско-белогвардейского и прочего антисоветского элемента», 1046 корейцев, 102 000 корейцев были переселены в Казахстан. Всего же по краю, исключая армию и ТОФ, было арестовано 15 435 человек[235] .
Однако Люшков не собирался сокращать масштабы репрессий в крае. Он вместе с секретарем Далькрайкома ВКП(б) Анисимовым продолжал усердно штамповать приговоры в «тройке» при краевом УНКВД. Его последнее присутствие в ней было зафиксировано 8 июня 1938 года, почти за неделю до его побега.
А тем временем в Москве решили разобраться с показаниями, данными Леплевским на двух «заговорщиков-чекистов» — Кагана и Осинина-Винницкого, находившихся на Дальнем Востоке. Тем более что еще 16 апреля 1938 года М.П. Фриновский направил в Хабаровск шифровку: «…связи назначением Кагана другой край срочно откомандировать его наше распоряжение»[236] . Заподозривший что-то недоброе Люшков попросил его позвонить из Москвы в Хабаровск и сообщить о причинах вызова. Обещанного Каганом звонка Люшков не дождался: тот прямо по прибытии в столицу был арестован.
Еще одним звонком предстоящей расправы стала и поступившая (26 мая 1938 года) из Москвы телеграмма, в которой сообщалось о принятом решении Политбюро ЦК ВКП(б): «освободить тов. Люшкова Г.С. от работы начальника УНКВД Дальневосточного края, с отзывом для работы в центральном аппарате НКВД СССР»[237].
Позднее последовала телеграмма от Ежова: «Учтите, что в ближайшее время, в связи с реорганизацией ГУГБ НКВД, предлагаем вас использовать [в] центральном аппарате. Подбираем Вам замену. Сообщите ваше отношение к этому делу». Ответ Люшкова был коротким и обнадежившим руководство НКВД: «Считаю за честь работать [под] Вашим непосредственным большевистским руководством. Благодарю за оказанное доверие. Жду приказаний…»[238].
Не в самом лучшем расположении духа Люшков отбыл из Хабаровска в служебную командировку в Приморскую область. Бывший сотрудник УНКВД ДВК Н.С. Кардовский вспоминал, что о конкретном преемнике на его место Люшков узнал, находясь именно в этом командировке: «…оставшийся в Хабаровске за Люшкова начальником Управления его заместитель Г.М. Осинин… уведомил находящегося в Приморье Люшкова: в Хабаровск вскоре прибудет Горбач»[239]. По-видимому, перспектива прибытия и сдачи дел именно Горбачу (наряду с арестом Леплевского, «исчезновением» Кагана и подозрительными телеграммами из Москвы) явились переломным моментом в решении Люшкова бежать за кордон.
Майор госбезопасности Григорий Федорович Горбач (1898–1939), член партии с 1916 года, до 1937 года работал в органах ВНК-ОГПУ-НКВД Северного Кавказа и плотно вошел в «обойму» чекистов северокавказской группы Евдокимова — Фриновского. В чекистском кругу Горбач считался «…хорошим агентуристом и оперативником, с большим кругозором, который хорошо ориентируется в обстановке, проявляет инициативу, умело руководит и подбирает работников». Особую поддержку Горбачу оказывал его бывший руководитель, начальник Терского окружного отдела ОГПУ И.Я. Дагин (ставший в 1937 году начальником 1-го отдела (охрана членов правительства) ГУГБ НКВД СССР).
Дагин так характеризовал в 1933–1934 гг. работу своего подчиненного: «Работу охватил, хорошо ее изучив, и проявляет живейший интерес к таковой. Вдумчивое отношение к работе, приспособление ее к современной обстановке… По склонностям, работоспособности относится к работникам КРО и 00… В личных качествах обладает пытливым умом, твердой волей, энергией и решительностью. Проявляет инициативу в быстроте и умелости, разбирается в сложных вопросах…»[240]. С такой характеристикой чекиста был полностью согласен и глава «северокавказцев» Евдокимов.
Уже летом 1937 года Горбач оказался на самостоятельной работе: он возглавил работу Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю (затем Новосибирской области). По мнению такого компетентного руководителя, как заместитель наркома внутренних дел СССР В.В. Чернышев, «Горбач пользовался большим авторитетом у Ежова и являлся близким человеком Фриновского»[241]. Своему заместителю М.П. Шрейдеру Горбач сам заявлял, что назначен в Новосибирск Фриновским, чтобы «очищать область от врагов народа, особенно от врагов, пробравшихся в НКВД»
