Дело было не только в этом офицере. Ведь за ним шла целая колонна моих бывших товарищей, которые день и ночь шли к нам на выручку. Я не мог позволить им попасть в ловушку…
Офицер несомненно не был дураком, но откуда ему знать, что наш форт охранялся только мертвецами? Он решил, что туарегов поблизости нет, иначе кто-нибудь предупредил бы его из форта.
Значит, я должен был сам его предупредить. Это могло быть очень опасно для меня лично, но я не мог допустить, чтобы отряд моих товарищей шел на убой. Но что мне делать? Спустить флаг? Выбежать на вышку и махать руками? Влезть на стену?.. Он мог бы принять эти сигналы за выражение радости. Я сам на его месте не счел бы их предупреждением об опасности. Я чувствовал бы себя в безопасности до тех пор, пока по мне не начали бы стрелять… Стрелять! Совершенно верно! Мне нужно по нему выстрелить.
Встав на колени, поднял прицел и долго целился в него, как будто моя жизнь зависела от того, попаду я в него или нет. Наконец выстрелил. Потом, по привычке перебежав к соседней амбразуре, выстрелил еще раз, с таким расчетом, чтобы пуля не долетела. Он остановился. Этого было достаточно. Он не был бы офицером девятнадцатого африканского корпуса, если бы после этого попал в засаду.
Я перебежал, согнувшись, через крышу, сбросил со стены винтовку, переполз через парапет, повис на руках и прыгнул вниз, благодаря судьбу за то, что африканская пустыня состоит из песка. Потом, схватив винтовку, побежал изо всей силы к ближайшим песчаным холмам. Если бы я встретил там туарегов, я умер бы, сражаясь, и стрельба была бы лишним указанием на опасность для подходившей колонны. Если бы туарегов там не оказалось, смог бы спрятаться и выждать.
Возможно, в случае боя мне удастся обстрелять туарегов с фланга и бежать. Во всяком случае, если до ночи меня никто не откроет, я смогу скрыться в пустыне… Песчаный холм был пуст, я влез в вырытую туарегами траншею и спрятался так, чтобы меня ниоткуда не было видно. Я мог выглядывать из-за двух камней и оттуда наблюдать за фортом и оазисом. На минуту у меня возникло неприятное ощущение, что кто-нибудь мог наблюдать в это же самое время за мной. Но ничего не произошло, и я начал успокаиваться. Наконец мне захотелось, чтобы что-нибудь произошло, потому что мое положение было довольно неприятным, я не знал, на что решиться и что предпочесть: смерть под пыткой у туарегов или расстрел французскими пулями.
И тут я увидел, как французский офицер объехал верхом вокруг форта. Он был один и ехал так же беспечно, как ехал бы по улицам Сиди-Бель-Аббеса… Что ж, я сделал все, что мог, я даже рискнул своей безопасностью, чтобы предупредить его о возможной близости противника… Ведь не мог же он счесть пулю, ударившуюся в песок перед ним, приветствием из форта… Он продолжал ехать вдоль стен и внимательно рассматривать мертвых защитников форта. Интересно, подумал я, понял ли он, что они мертвы. Тень от их козырьков могла ему в этом помешать…
Что же делали туареги? Может быть, они выжидали, чтобы подошла вся колонна, с тем, чтобы перестрелять всех сразу? Следовало ли мне опять его предупреждать? Нет, больше делать было нечего. Если я выстрелил бы вновь, то меня неизбежно поймали бы. Кроме того, этот офицер, по-видимому, не обращал внимания ни на какие предупреждения.
В это время я увидел, что все было в порядке: отряд подходил развернутым строем, с выставленными вперед разведчиками и со стрелковыми цепями на флангах. Отряд подходил медленно и осторожно. Им, очевидно, командовал кто-то более осторожный, чем этот офицер, кто-то, кто вовсе не собирался попасться в ловушку туарегов.
Несколько минут спустя я услышал, как горнист играл сигналы. Он играл всевозможные сигналы, но мертвые защитники форта не обращали на них никакого внимания. Я представил себе изумление офицера, смотревшего на запертые ворота и ожидавшего, что вот-вот они откроются, смотревшего на мертвых часовых и не понимавшего, почему ему не отвечают.
Очевидно, туареги ушли. Может быть, это было результатом хитрости Лежона, а может быть, от своих разведчиков услыхали о приближении отряда из Токоту. Как бы то ни было, они ушли, иначе уже давно произошло бы столкновение… Вероятно, они ушли еще ночью, по обычаю забрав тела своих убитых…
Офицер, унтер-офицер, трубач и еще какой-то легионер стояли у стены метрах в трехстах от того места, где я прятался. По-видимому, легионер отказывался лезть в форт. Офицер указывал на стену и грозил револьвером, но тот качал головой. Потом трубач со спины верблюда влез на стену и через амбразуру проник в форт. Я ожидал, что он сейчас вновь появится или откроет ворота, но он не появился и ворота остались закрытыми. Четверть часа спустя офицер сам полез на стену. Опять я ожидал, что ворота раскроются, и снова ничего не случилось. Была полная тишина, время страшно тянулось, и солдаты отряда стояли так же неподвижно, как мертвые защитники форта.
Наконец из форта раздался громкий голос офицера: он звал трубача, но, видимо, никто не откликался. Отряд начал перестраиваться для атаки, с дальних холмов появился второй отряд на мулах, и все вместе стали быстро подвигаться к форту. В этот момент ворота открылись и офицер один вышел из форта.
Он отдал какое-то приказание и вернулся в форт со своим сержантом. Минуту спустя последний вышел и, видимо, распорядился разбить лагерь в оазисе. Мне пришло в голову, что мое положение могло вскоре стать затруднительным, потому что отряд, несомненно, выставит со всех сторон часовых. Мне надо было уйти, пока я не оказался внутри этого кольца часовых. Осмотревшись, я медленно и осторожно пополз к следующей гряде песчаных холмов, надеясь, что начальство в форту будет слишком занято осмотром того, что там найдет, и не будет иметь времени, чтобы смотреть по сторонам. Так оно, очевидно, и было. Когда я дополз до следующих холмов и оглянулся, не заметил ничего, что могло бы внушить мне опасения. Я отдохнул, отдышался и пробежал до ближних песчаных холмов. Я бежал с таким расчетом, чтобы форт все время находился между мной и оазисом. Мне следовало ползти от прикрытия к прикрытию между песчаными холмами, пока я не окажусь вне района, который мог быть занят часовыми. Там я смогу отдохнуть и двинуться в поход с наступлением ночи. Если я хорошенько буду идти, то за ночь уйду на тридцать миль.
Наконец я добрался до верхушки холма, усеянного крупными камнями. Я был на расстоянии полумили от форта, и здесь было сравнительно безопасно. Отсюда я видел всех часовых, а они меня не видели. Кроме того, здесь было немного тени и можно было поспать перед выходом в мой почти безнадежный поход… Почти безнадежный? Нет, совершенно безнадежный, если только мне не удастся достать верблюда… Но как достать? Убить часового и взять его верблюда? Нет, это было бы гнусным убийством своего же товарища.
Лучше попробовать ночью пробраться в оазис и там украсть верблюда. Это, конечно, трудно сделать, потому что ночью будет светить луна и везде будут ходить патрули. Кроме того, верблюд несомненно поднимет страшный шум.
Это было опасно и трудно, но все же возможно, потому что я был в форме и, если ко мне подошел бы стоящий у верблюда часовой, я сделал бы вид, что я ординарец и ищу своего верблюда. Может быть, даже лучше было бы прямо подойти к часовому и сказать, что я послан в Токоту с депешами. Это было вполне возможно. Надо было только, чтобы часовой не узнал меня в лицо, если он меня знает, и не понял, что я вовсе не состою в его отряде. Итак, это было возможно. Если меня не узнают, если я хорошо сыграю свою
