— Вы совершенно правы. Нет, я прожил там не всю жизнь. В детстве некоторое время провел в Аркадии.
— Аркадия? Красиво, сразу представляешь пасторальный мир и спокойствие. Думаешь о тенистых деревьях, журчащих ручьях, ярко-зеленых холмах и заливных лугах… — Элейн замолчала, заметив, как изменилось выражение лица ее собеседника. На миг оно стало озадаченным, а потом он насмешливо приподнял бровь. Мужчина явно забавлялся.
— И о нимфах и пастухах, — добавил он со смешком. У Элейн от удовольствия побежали мурашки по коже. — Мне жаль вас разочаровывать, но поэты создали ложное впечатление. В Аркадии разрушающиеся горы и темные ущелья. Ее климат суров, а почва — каменистая и бесплодная… большей частью. Романтический Пан, танцующий с нимфами под аккомпанемент свирели, — привлекательная картина, но, как вам, очевидно, известно, она целиком и полностью относится к мифологии. — Он на миг замолчал, а потом процитировал: — «Песчаный брег Ладона опустел, Там не танцуют нимфы с пастухами…»
Элейн засмеялась, но в ее голосе прозвучали печальные нотки, когда она отозвалась:
— Вы испортили мою красивую картину, а она у меня осталась со школьных времен.
— Сколько времени прошло с тех пор? — сразу спросил он.
— Вы имеете в виду, с тех пор как я окончила школу?
Кимон склонил голову набок и прищурился. В его голосе звучала открытая насмешка, когда он произнес:
— Не хитрите, Эстелла. Я спрашиваю, сколько вам лет.
Почувствовав упрек, она потупилась и ответила, что ей двадцать два года. Он кивнул… что не очень- то польстило Элейн, поскольку окружающие, узнав о ее возрасте, всегда выражали удивление и говорили, что она выглядит гораздо моложе.
— Расскажите мне еще об Аркадии, — попросила девушка, опять впадая в уныние при виде его переменившегося лица. О чем он думает, если так мрачно хмурится?
— Что вас интересует? — Мужчина быстро вернулся к прежнему насмешливому тону. — Нимфы и пастухи? Да, там есть пастухи… преждевременно состарившиеся мужчины с изможденными лицами. У них в руках палки с крюками. А нимфы? Что ж, вы найдете там женщин с веретенами. Их грубые смуглые руки изнурены работой, тела гнутся под тяжестью широких черных платьев. — Он бросил взгляд на Элейн, которая сидела сбоку за столиком, скрестив стройные ноги.
Ее красивое хлопчатобумажное платье без рукавов, украшенное цветочным узором, с глубоким вырезом, выгодно подчеркивало изящество фигуры. Копна медово-золотистых волос очаровательно падала на плечо. Скрытые от глаз очаровательные изгибы тела производили дразнящее впечатление.
— Боже мой, — вздохнула Элейн, в некотором замешательстве от его пристального взгляда, — от моей картины ничего не осталось.
— Вы просили рассказать вам еще, — напомнил он, и девушка грустно кивнула. — Очень сожалею, Эстелла.
Она только улыбнулась. Внезапно Кимон попросил:
— Расскажите мне о себе. О ваших родителях, — добавил он, не сводя с нее глаз. — Как вы зарабатываете на жизнь?
— Мои родители умерли.
Элейн замолчала. Ей почему-то не хотелось рассказывать ему о своей работе в магазине и о монотонной жизни… и уж конечно, не хотелось сообщать о Джинкс. Она не желала, чтобы надменный грек посмеялся над неискушенной англичанкой. Хватит того, что ее одурачил мужчина, навязавший ей ненужного ему ребенка.
Странно, но Кимон не удивился тому, что ее родители умерли. Большинство людей удивлялись из-за юности Элейн. Мало кто из ее ровесниц лишился обоих родителей.
— Ваша работа? — Он помолчал, прежде чем продолжить: — Наверное, вы где-нибудь работаете, чтобы обеспечить себя?
Она быстро взглянула на него. Ей показалось или в его голосе действительно прозвучал сарказм, когда он произнес слово «работа»?
Элейн колебалась, все еще не желая признаваться, что она продавщица. В этом не было ничего плохого, честная работа… и все же сейчас она должна оставаться Эстеллой, а не Элейн.
— Я модель, — ответила она поспешно, чтобы солгать и поскорее покончить с этим.
— Вы модель. — Казалось, он раздевал ее взглядом.
Элейн опять покраснела.
— Какая именно модель? Демонстрируете одежду или просто… э… модель?
Элейн покраснела еще сильнее. Она почувствовала, как ее охватывает гнев, но при этом и уныние. Этот грек ее обидел.
— Я демонстрирую одежду, — тихо ответила она, избегая встречаться с ним взглядом.
— Мне очень жаль, — пробормотал он. — Я должен был догадаться, что вы не станете позировать обнаженной. Простите меня.
Элейн словно обожгло. Казалось, Кимон искренне сожалел о сказанном. Судя по всему, он не хотел ее восстанавливать против себя.
— Не важно.
— Мне очень жаль, — повторил мужчина.
Извиняющийся вид совершенно не подходил его характеру, манере держаться и мощному телосложению, которое само по себе подчеркивало его превосходство и высокомерие. Он заговорил не сразу. Сначала дождался, пока Элейн закончит пить чай, а потом спросил, не хочет ли она выйти на палубу. Сам он ел очень мало и выпил всего одну чашку чаю. Элейн не удивила подобная сила воли. Несмотря на высокий рост и широкие, сильные плечи, его тело состояло из сплошных мускулов. Кимон Дьюрис явно не принадлежал к числу людей с избыточным весом.
— Да, сейчас я бы хотела выйти на палубу.
При виде его улыбки уныние покинуло Элейн, а по спине вновь побежали мурашки. Собираясь встать, она огляделась по сторонам. Хэл сидел у окна и наблюдал за ней. Хотя девушка не могла отсюда разглядеть выражение его лица, она поняла, что ее поклонник обижен и сердится. Но ей не хотелось тратить на него свою жалость. Так, как сейчас, ей не приходилось отдыхать ни разу в жизни, и она собиралась сполна воспользоваться случаем.
Прошло уже три дня… Три дня Элейн провела в обществе Хэла и не хотела, чтобы их отношения зашли дальше обычной вежливости. Он ей навязывался, и Элейн начала чувствовать, что попала в ловушку. Ей пришлось бы ограничиться обществом Хэла и Донны и Джима весь круиз. Но сейчас… Она чувствовала волнение.
Кимон заявил, что собирается танцевать с ней весь вечер, и девушка знала, что он не шутит. Похоже, несносный грек хотел провести в ее обществе все шесть дней на борту корабля. И если по прошествии этих дней Элейн останется в одиночестве, лишенная общества знакомой троицы, она не станет возражать. Дело того стоит.
Девушки за соседними столиками уже бросали недвусмысленные взгляды на Кимона… и неудивительно. Он так привлекателен! Они смотрели и на Элейн… с нескрываемой завистью. Кимон неторопливо поднялся с кресла, улыбнулся спутнице, глядя на нее сверху вниз. Та взяла сумочку и встала. Мужчина машинально положил ей руку на плечо, и она затрепетала от его прикосновения. Неужели она влюбляется на борту корабля? Ее разум, нервы и, если на то пошло, все существо пребывали в смятении, когда они с Кимоном шли через салон. Многие наблюдали за тем, как они направились к двери и вышли на палубу.
— Сядем? — Кимон взял два кресла, не дожидаясь ответа Элейн.
Они прошли через всю палубу, нашли более или менее уединенное местечко, и Кимон поставил кресла неподалеку от перил. Они сели, и Кимон накрыл ладонью маленькую ладошку Элейн. Она повернулась вне себя от смущения, встретилась с ним взглядом и заметила в его глазах выражение, от которого у нее заколотилось сердце. «Неужели я действительно ему нравлюсь?» — спросила себя Элейн, чуть дыша… потому что у нее перехватило дыхание.
— Вы… вы живете один?.. Или у вас есть… родственники?
