были гораздо ярче звезд на пурпурном небе. Meltemi, летний пассат, от которого в древнем мире зависел успех судоходства, доносил до них душистый аромат из сада и со склонов холмов. Ветер играл волосами Элейн и освежал ее щеки, холодя и лаская их так же, как на корабле, когда они с Кимоном стояли на палубе рано утром, протанцевав перед этим несколько часов.
— Как у тебя с деньгами? — совершенно неожиданно спросил муж.
— Осталось еще немного из тех, что я получила за мебель, — запинаясь, ответила Элейн.
Как она могла совершить такую ошибку и выйти сюда, на террасу? Обычно ведь точно знала, где сейчас Кимон, а в эту минуту, по ее мнению, он должен был работать у себя в кабинете. Элейн заметила, что там горит свет.
— Я дам тебе денег. Ровно через неделю ко мне на обед придут друзья, и тебе понадобится платье. Поезжай за ним в Гераклион. Дендрас отвезет тебя на машине. — Он помолчал и добавил все так же резко: — Я сообщил всем, что ты вдова. Так что постарайся этого не забыть. Если подведешь меня, клянусь богом, будешь умолять о пощаде. Ты еще не видела меня с худшей стороны.
Не видела с худшей стороны… Тогда не дай ей бог когда-нибудь увидеть!
— Я не забуду, Кимон. — Элейн хотелось уйти, но она боялась, почему-то чувствуя, что он даст ей понять, когда не пожелает находиться в ее обществе.
— Насчет твоей… дочки. Ты нашла для нее школу?
Элейн моргнула. Ее изумил внезапный интерес к ребенку, которого Кимон до сих пор игнорировал. Так же, как игнорировал девушку, которую считал матерью этого ребенка.
— Пока нет. Я учу ее сама.
— В Сфакии есть школа. Пусть она пойдет туда. Дендрас будет отвозить ее каждое утро и привозить обратно.
— Это греческая школа?
— Конечно. Но там преподают английский язык.
— И говорят на нем? Я имею в виду, Джинкс совсем не говорит по-гречески.
— Разумеется, не говорит. Но скоро научится. — Кимон взглянул прямо на Элейн. — Если ты и она собираетесь здесь остаться, ей, по крайней мере, придется выучить греческий язык. Когда она станет постарше, будет общаться с греками. Ее друзья будут греки.
— Да, наверное. — Элейн казалось, что Кимон выглядит уже не так враждебно. Она стояла, все еще не решаясь уйти. Он снова смотрел на замок. Ветер развевал его черные волосы. Лунный свет, хрупкий, с металлическим оттенком, падал на лицо, подчеркивая резкие линии…
И все же Элейн удивило то, что в муже чувствовалась некая печаль. Печаль и странное одиночество. Казалось, у нее на миг замерло сердце. Она не сводила с него глаз и впервые пожалела о своем горячем желании отомстить, отплатить ему не только за его несправедливость, но и за несправедливость со стороны Кита. Чего она добилась? Верно, она брала все и не отдавала ничего. Вышла замуж за богатого человека, о котором так часто шутила с тетей… но почему-то воспоминания об этом вызывали у нее раздражение, и она знала, что не посмеет спросить себя о причине.
В день званого обеда Джинкс особенно много шалила. Как всегда энергичная, она спрыгнула с третьей ступеньки на коврик и заскользила на нем по всему коридору, с шумом приземлившись у парадной двери. Элейн узнала об этом, только услышав крик. Она прибежала из гостиной, где листала журнал. У Джинкс текла кровь из носа и из раны на голове.
— Джинкс, милая, что ты наделала? — Элейн наклонилась, подняла ее на руки, понесла наверх в спальню и положила на кровать. — Глупый ребенок! Как ты могла такое с собой сделать?
— Я скользила на коврике, — всхлипнула Джинкс. — О-о, моя рука… она горит… — Джинкс замолчала и снова взвыла от боли. — Почему она горит?
— Потому что ты терла ею пол.
Элейн вздохнула и пошла в ванную, где в шкафчике лежала аптечка. Она промыла и перевязала ушибы девочки, дала ей легкое лекарство, и та проспала весь день. К чаепитию Джинкс проснулась. Весело глядя на Элейн и улыбаясь, она сказала, что хочет есть. Элейн посидела с ней и почитала вслух. К ее немалому облегчению, Джинкс почти не пострадала, ударившись о дверь.
— Что мне с тобой делать? — Девушка грустно качнула головой. — Знаешь, детка, тебе действительно надо исправиться. А как ты разговариваешь… ты не слушаешься мамочку. Ты должна полностью забыть жаргон, которому научилась в школе в Англии, понятно?
— Я пытаюсь не говорить на нем, но у меня не получается. — Большие глаза сияли озорным весельем, но, заметив, что Элейн опечалена, Джинкс скользнула к краешку кровати и обняла ее за шею обеими руками. — Можно я тебя поцелую, мамочка? У меня чистый рот… посмотри!
В ответ Элейн поцеловала ее в щеку и крепко обняла. Как странно, что она так любит чужого ребенка! Элейн обожала Джинкс с тех пор, как впервые ее увидела.
— Идем, — наконец сказала она, — пора пить чай, а ты сказала, что хочешь есть. Мы выпьем его вместе во внутреннем дворике… там, на солнышке.
— Ладно. — Джинкс встала с кровати и посмотрела на свою перевязанную руку. Потом подошла к зеркалу и стала разглядывать пластырь на лбу. — Я похожа на раненого солдата, правда?
— Конечно. Лучше тебя одену я…
— Из-за перевязанной руки? Нет, все в порядке… then pirasi! — Она подскочила к стулу, где лежала ее аккуратно сложенная одежда, взяла ее и перенесла на кровать.
Элейн не сводила глаз с Джинкс. Она спросила:
— Что это означает?
— Then pirasi? — Джинкс взяла красивую нижнюю юбку и надела ее через голову. — Это означает: все в порядке… не имеет значения.
— Ты этому научилась в школе?
— Наверное. — Джинкс нахмурилась и потрогала перевязанную руку. — По-моему, мне это сказал Карлос Лукиа. Он мой школьный друг. Мы еще не подрались. Ему не нравится драться, а Андонису нравится. Я здорово врезала ему вчера, потому что он смеялся надо мной на уроке, когда я не понимала учителя. Теперь он точно не станет надо мной смеяться, потому что заплакал, когда я ему врезала.
— Джинкс, — строго сказала Элейн, наблюдая, как та надевает платье, — если сюда придут на тебя жаловаться, я очень рассержусь. Ты знаешь, папочке это совсем не понравится. Так что прекрати драться с маленькими мальчиками.
— Он не мой папочка! Он мне не нравится, а ему не нравлюсь я.
Внезапно Джинкс расплакалась. И только когда она заговорила, Элейн узнала, что втайне от всех девочка беспокоится из-за своих взаимоотношений с Кимоном.
— Почему я ему не нравлюсь, мамочка? Я не сделала ничего плохого… только ударила его, когда он сделал тебе больно. Когда мы сюда приехали, я думала, что у меня будет папочка. Но у меня нет папочки. Он никогда не разрешает мне сесть к нему на колени и не берет меня гулять, как новый папочка Даррила. А он берет гулять и мамочку Даррила. Они гуляют все вместе по берегу реки, и собирают полевые цветы, и смотрят на птичьи гнезда… о, и всякие замечательные вещи.
Она подошла к Элейн и остановилась рядом с ней.
— Я не думала, что все будет так. Я была бы хорошей для папочки… ведь я тебе говорила, правда?
— Да, милая, ты мне это действительно говорила.
Элейн проглотила мучительный комок в горле. Может, признаться во всем Кимону и положить конец ситуации, которая становилась невыносимой для всех? Если она действительно расскажет ему правду, тогда должна приготовиться к тому, что на самом деле станет его женой, потому что это неизбежно случится. Элейн прикусила губу. Она не могла быть такой женой Кимону, ведь она так сильно его любит. Ей придется отдать все просто потому, что она не сможет сопротивляться. А он будет только брать и не сможет ничего дать, потому что желает лишь ее тело. Ничего возвышенного, никакой глубокой привязанности… то, без чего она не могла обойтись. Нет, решила Элейн, она не скажет Кимону правду и не согласится на подобные отношения. Должно быть все или ничего.
— Дендрас сказал мне, что… что у мистера Кимона красивая лодка, но он никогда не катает на ней нас с тобой, правда? А я бы хотела покататься на лодке. Потому что ни разу в жизни на ней не каталась! —
