и отправляешься шляться по кабакам на следующий день после того, как твоя дочь приехала в Берген, то я не уверена, что в состоянии удержаться на ногах.
Не в состоянии удержаться на ногах?
Он нахмурил брови.
— Во мне просто все переворачивается, понимаешь ты?
Он опустил глаза.
— Меня это все только возмущает, ты понимаешь это?
Он кивнул.
— Карнавал? Да, это, конечно, хорошо. Разумеется, устроить карнавал — это здорово. Но… — Она вздохнула и переступила с ноги на ногу. — Я вот о чем задумалась: как же далеко ты зашел, Ярле, и что же это за жизнь у тебя такая, как ты ее себе представляешь, если тебе необходим русский теоретик литературы, чтобы тебе пришло в голову устроить карнавал для родной дочери?
Он сглотнул.
— Что скажешь?
— Но, — прошептал он, — мне бы эта идея не пришла в голову… да… если бы не Бахтин.
— Нет, — сказал Сара удрученно, — вот именно. Обычные люди, Ярле… — Она тяжело вздохнула и собралась с духом. — Карнавал, Ярле, — это такая нехитрая штука, которая обычным людям приходит на ум сама по себе. Как ты этого не поймешь?
«Обычные люди! — подумал Ярле с раздражением. — Обычные люди понятия не имеют о том, кто такой Бахтин!»
Сара покачала головой:
— Может, я ошибаюсь, но ты ведь затеял всю эту историю с карнавалом, потому что тебя совесть заела из-за девочки?
Он промолчал. Он пожал плечами.
— Ошибаюсь я, Ярле?
— Не знаю.
Они пошли дальше, через площадь Торг-алменнинген, к игрушечному магазину, где Ярле побывал несколько дней тому назад.
— Ты вот, сынок… — сказала Сара, когда они дошли до магазина. Она сложила зонтик, стряхнула с него капли воды. — Как ты думаешь, могла ли я оставить тебя у соседей, когда тебе было семь лет, а сама отправиться шляться по кафе?
— Нет, но, мама, я…
— Нет. Конечно нет. А теперь у тебя самого есть ребенок. Это для тебя оказалось неожиданным, я это понимаю. Но теперь она у тебя есть. Понимаешь ты это?
— Разумеется, я это понимаю, дурак я что ли? Вот только…
— И пора уже повзрослеть, Ярле, — прервала она его и открыла дверь.
— Но… — Он направился вслед за ней к прилавку. — Но подумай, а если я не… представь себе, а если я не умею или не хочу быть отцом и становиться совсем взрослым?
Сара вонзила в него два строгих глаза и ничего не сказала.
Та же молоденькая девушка, что обслуживала его несколько дней тому назад, вышла из-за стеллажей с «Лего». Сегодня у нее тоже был завязан хвостик, как заметил Ярле, и сегодня она тоже была сильно накрашена: розовая помада, серебристо-зеленоватые тени, лицо полностью покрыто темным тональным кремом, и ресницы, которые никак не могли быть натуральными.
— Ну что же, — сказала Сара вежливо, — что вы можете посоветовать вполне зрелой женщине, которая собирается на карнавал к собственной внучке, которой исполняется семь лет?
Через несколько минут они снова вышли под дождь. Сара несла пакет с карнавальным костюмом, и теперь время уже поджимало.
Она повернулась к нему:
— Все будет хорошо, поверь мне, Ярле. Я на тебя полагаюсь, ты это знаешь. Ты должен только понять, что в жизни не все вращается вокруг тебя одного. Так ведь? Шарлотта Исабель — это подарок, неужели не понимаешь? Ты получил этот подарок, и ты должен просто летать от счастья, ты должен гордиться, и ты должен его принять как величайшую драгоценность, потому что это так и есть. Понимаешь ты?
— Мало ли чего я должен, — пробубнил Ярле, кивнув маме, и подумал: «Она права. Но я тоже прав».
И они заторопились домой — Ярле с ощущением, что его поставили на место, Сара с ощущением, что она низведена до роли сварливой мамаши, и это ей совсем не нравилось, но оба чувствовали, что начинают мандражировать, потому что теперь они идут на карнавал к Шарлотте Исабель Хансен, семи лет от роду.
С днем рожденья, Шарлотта Исабель!
— Готовы?
У Сары на обеих щеках расцвели алые розы, не заметить которые было невозможно, парик с крупными золотистыми локонами, нарисованные вокруг глаз звезды, красный нос, рот же застыл в гримасе смеха.
Вокруг шеи был повязан огромный белый бант, одета она была в черно-белую клетчатую рубашку и широченные зеленые штаны, которые держались на красных помочах.
— Это что такое? — Сара ткнула в него пальцем. — Ты что, думаешь, что стал в таком виде неотразимым?
Ярле ухмыльнулся:
— А ты зато всю жизнь была клоуном, мама.
Он помахал черной полицейской дубинкой у нее перед носом. Черные усищи, топорщившиеся до самых скул, когда он говорил, пританцовывали в такт кустистым бровям, и Саре он показался гораздо привлекательнее в фуражке полицейского на голове, чем с по-студенчески гладким черепом. Форма — черные туфли, черные брюки, широкий ремень и строгий синий китель с золотыми пуговицами — сидела на нем как влитая.
— Ну, как я тебе нравлюсь, а? — спросил он и крутнуся на месте. — Я, участковый Клепп?
— Шикарно выглядишь, — сказал Сара и фыркнула. Она взяла в руку коробочку театрального грима. — Иди-ка сюда, дай я нарисую тебе красные щечки.
Грета сидела позади них на корточках и держала маленькое зеркало перед Даниэлем, чтобы ему было себя видно, пока она старалась сделать его как можно более похожим на Бэтмена. Мальчуган, сказавший, что он никогда раньше так не радовался карнавалу, был наряжен в парадные черные туфли, темно-синие колготки, которые они обычно надевали зимой, когда ездили в горы, сказала Грета, а вокруг талии у него был широкий ремень с логотипом Бэтмена, которым он очень гордился. Сверху на нем была надета рубашка поло с длинными рукавами, а на голове шлем
Бэтмена — остроконечные уши и скрывающая пол-лица маска.
После того как Ярле попалась на глаза на письменном столе Роберта Гётеборга книга Бахтина, ему пришла в голову грандиозная, по его собственному мнению, мысль устроить карнавал, и он начал размышлять о том, как бы он мог, так сказать, творчески переработать дух мысли Бахтина о высоком и низком, о детронизации власти и стирании граней между сословиями и применить это мышление в своей обычной каждодневной деятельности, и да, почти как
Все они узнали об этом буквально в последнюю минуту, но все приняли приглашение с радостью — Роберт Гётеборг, перейдя на родной шведский, восторженно приветствовал «эту оригинальную идею, этот
