— Там и кормят вкусно, — продолжал Хэнк. — Классная музыка, вкусная еда, коктейли.
— Нет, нет и еще раз нет! — воскликнула Эдди. — Идет дождь. По-моему, лучше будет посидеть в кафе, Хэнк. Оно здесь рядом, буквально за углом. Надевай ботинки, котик.
Она бросила взгляд на его ботинки и тотчас расплакалась. Хэнк по воздуху подплыл к ней. Он понял — наверное, то же самое она когда-то говорила своему мужу, то есть про ботинки. Но что еще он мог сделать, кроме как их надеть? Ее тонкая блузка лежала на стуле вместе с ключами, которые она бросила, и они вышли вместе под одним зонтиком, который Эдди купила накануне, чтобы не портить волосы в дождливое время года. Снаружи люди спешили по своим делам, а на углу громко и безутешно рыдал маленький мальчик. Как оно естественно, это горе, которое впервые дает о себе знать, когда вы еще совсем малы, и которое никогда не оставляет ваш дом, куда бы вы ни переехали, и все равно все вокруг пытаются заткнуть ребенку рот, чтобы тот прекратил реветь.
По крайней мере внутри было сухо, хотя и довольно убого. Хэнк и Эдди прошли мимо незнакомой, явно подвыпившей женщины и одинокого мальчонки, что маялся возле музыкального автомата, и сели как можно дальше от окон, на которых все еще красовались рождественские картинки. В такой день, мертвы вы или живы, лучше не обедать в кафе. Меню не радовало; черная грифельная тоска одиноко стояла в углу, из чего следовало, что никакого супчика дня не предвидится — даже не мечтайте. Эдди и Хэнк развернули салфетки и, к своему великому сожалению, я должен это признать, принялись препираться.
— Извини, что я не сказал тебе раньше, — начал Хэнк. — Мы с тобой встретились в парке и тотчас разговорились, и я подумал, что лучше тебе ничего не знать. Поверь, у меня и в мыслях не было тебя обидеть.
— О, самая старая строчка в этой книге, — ответила Эдди.
— Строки стареют, потому что люди произносят их снова и снова, — возразил Хэнк. — Это старая история — в конце концов все мы теряем присущий нам шарм. Я это знал еще тогда, когда нас свело вместе печенье. Но я люблю тебя и хочу вытащить тебя из дома, чтобы ты немного развеялась. Да, я отнюдь не совершенство, зато я умею проходить через стены. Если хочешь, могу продемонстрировать. Только не бросай меня. Только не ищи себе нового приятеля, только не оставляй меня одного, в обществе кошек.
Хэнк посмотрел на нее, и его тотчас охватила паника — всего одно неосторожное слово, и пиши пропало — все в одночасье загублено. Вам могут разбить сердце, оставить вас валяться мертвым на газоне, и все равно вы так и не узнаете, что нужно сказать, чтобы это не произошло снова.
— Сомневаюсь, — ответила Эдди, и это тоже было слегка неправдой. — Ты показался мне таким милым и симпатичным, я подумала, что больше не буду чувствовать себя одинокой; наверное, я просто замечталась. Следует сходить к психиатру, чтобы он проверил мою голову — иначе с какой стати я впустила тебя в свою жизнь? Нет-нет, мне определенно надо провериться.
— А почему ты первая не сказала мне, что все прекрасно знаешь? — спросил Хэнк. — Если ты думаешь, что можно найти человека, у которого нет секретов, значит, ты по-прежнему витаешь в облаках.
— Ты ведь призрак! — воскликнула Эдди. — Ты пуст, внутри тебя ничего нет!.. Боже, как я устала от мужчин, которым должна придавать форму!
— Я тоже устал, — произнес Хэнк и больше ничего не сказал. Он подумал, что ей понятно, что он имеет в виду, однако самая большая ошибка, которую мы все время от времени допускаем, это когда мы полагаем, что другим понятно, что мы имеем в виду. Если вы хотите сказать, что устали и лежите мертвый в парке или что вы страдаете от недостатка любви, которая вновь поставила бы вас на ноги, которая вновь вдохнула бы в вас жизнь, — то лучше сразу так и сказать. Если у вас есть суп, который вы хотите продать, — то вы так и напишите мелом на грифельной доске, иначе никто не купит сваренный вами домашний суп. Потому что люди могут подумать, что вы имеете в виду нечто другое, например: «Я устал препираться с вами». Естественно, это первое, что придет им в голову, и, естественно, они оставят вас в покое, или же вы разругаетесь друг с другом прямо посреди грязноватой кафешки. Хэнк устал, и Эдди тоже устала, а если они оба устали, то им обоим лучше пойти спать, но вместо этого Эдди тоже ничего не сказала. Она просто сидела и наблюдала, как ее новый приятель тает и растворяется в воздухе прямо у нее на глазах.
Итак — старая история! — они решили, что не хотят больше друг друга видеть. Едва это решение было подано ему на липкой тарелке, Хэнк тотчас начал испаряться. Он видел сквозь свое собственное тело: сквозь ладонь на столе просвечивалась салфетка, сквозь ступни — замызганный пол, словно сам он был прозрачной оболочкой, чем-то таким, что имеет форму Хэнка. Эдди подняла глаза и добила его окончательно. Хэнк почувствовал, как последние частицы тела бесследно растворяются в воздухе. Нет, он больше никогда не появится вновь, Хэнк Хейрайд. Он был мертв для женщины, что сидела рядом с ним за столом. Он был для нее мертв.
Однако есть и нечто еще, как всегда бывает там, где есть любовь. Естественно, что ее преследовали призраки прошлого. Иначе какой во всем этом смысл, к чему покидать свой скрипучий домишко. И почему жестокий мир всегда подкидывает нам что-то, как тот мячик на резинке, чтобы снова отнять. Хэнк Хейрайд как призрак преследовал ее. Естественно, он преследовал ее, ведь он и должен ее преследовать, — какая польза от мертвых, если их призраки нас не преследуют? Какая польза от такой жизни? Произнесите вместо этого имена тех, кто умер раньше, чем я мог предположить — Аманда Девис, Жак Хаймэнс, Фил Снайдер или Сэми Уэбстер-Вуг, который имел привычку, словно плохой фигурист на льду, выделывать свои замысловатые коленца, — произнесите первые пришедшие вам на ум имена, когда вы лежите в постели, и сон ускользает от вас. Потому что имена — не самое главное. Главное, что они преследуют нас, когда любовь упорхнула, и мы одни сидим в кафешке. Ближе к окну одинокий мальчонка и подвыпившая женщина втянуты совсем в другую историю, вот и у Эдди тоже будет другая история. Возможно, она сядет за руль такси или же за штурвал самолета или снова ощутит радостную дрожь земли под ногами. А в данный момент Эдди сидела в дальнем углу кафешки и пила скверный кофе, чувствуя, как ее преследует прошлое, и, естественно, в конце концов под шум ливня за окном она окончательно рассталась с призраком.
Ошибочно
— Да, у меня есть вопрос, — произнес человек с тяжелым взглядом и в шортах, что в Сан-Франциско считается непростительной ошибкой. Шорты были с многочисленными карманами, поэтому, если в них отправиться в поход, можно захватить с собой целую кучу инструментов. Тяжелым взгляд был у глаз, у каких он обычно бывает тяжелым — у зеленых и недобрых.
— Я хочу сказать: все, с меня хватит. Пора завязывать. Я думал, эта программа станет моим будущим.
Он поднялся из-за одного из столов, составленных в виде подковы, где сидели и все остальные здесь присутствующие. Ветер приносил сквозь окно свежесть, шурша листками бумаги на доске объявлений, которые едва держались на плохо воткнутых кнопках. На одном из листков была изображена голова в короне, и когда ветер шевелил этот листок, казалось, будто голову вот-вот стошнит.
— Вы меня слушаете? Это вовсе не мое будущее, а полное дерьмо, и я завязываю, причем прямо сейчас.
С этими словами он потянулся к листкам бумаги, что лежали перед ним на одном из составленных подковой столов. Три листка бумаги, все одинаково уродливого, хотя и разного цвета. Он с силой смахнул их рукой, отчего бумажки разлетелись, как осенние листья, когда вы поддаете их ногой. Увы, это не произвело должного впечатления. По крайней мере не произвело должного впечатления на Аллисон, ведь она была человеком тактичным и не позволяла себе подобных вещей.
— Провалитесь вы к черту! — кричал человек.
С другой стороны, из такой ситуации выйти нелегко. Собрались все, кто учился на отделении английского языка и литературы, и дело касалось библиотеки. У колледжа уже имелись деньги, деньги, деньги, деньги каждого из здесь присутствующих. Так что это все равно что пойти отовариться провизией и отказаться от горошка.
— Прошу прощения? — произнесла библиотекарша. Именно она раздала три разноцветных листка
