году, — мантия опустилась на его плечи и он стал бы руководителем Лондонского Центра.
Когда они пили кофе, Чарльз проделал свой новый фокус. Он извлек букет гвоздик из рукава довольно необычного белого атласного жакета матери. Она взвизгнула от восхищения. Чарльз нарвал гвоздик в личном садике миссис Линдси ранним утром, когда все еще спали. Запертые двери центрального и черного входов в Питте не доставили ему проблем. А родители и сестра терялись в догадках, какое же тайное цветочное агентство работало по воскресеньям. Они даже предположили сначала, что цветы искусственные, на что Чарльз снисходительно улыбнулся.
Некоторые способности его мозга иногда тревожили его, но это не касалось «искусства магии». Здесь все зависело от ловкости рук, влекущей за собой обман зрения, и от самодисциплины. А вот дар угадывать чужие мысли или, более того, предугадывать события или их развитие в будущих, заранее спланированных ситуациях приводил его самого в замешательство, заставлял удивляться. Ему хотелось знать, о чем думают другие. Он был одним из тех редких людей, которых, несмотря на собственный эгоизм и беспринципность, посторонние интересовали больше, чем они сами.
Сейчас, к примеру, ему очень хотелось узнать, куда они поедут днем. Выбор оставался за сестрой, так как это был ее день рождения, и он был достаточно широк Старинные дома в окрестностях Россингхема, такие же красивые, как замок в нем самом, лесопарк в Сонгфлите. Заповедник на озере Орр в Оррингтоне, где разводили выдр. Тематическая выставка о жизни Англии времен Тюдоров в Тохэме. И, в конце концов, просто катание на катере от Оррингтона вверх по реке до Ростокского моста. Чарльз ничего не мог определить по ее лицу. Сестре очень нравилась старинная одежда, и выставка Тюдоров располагала большой коллекцией. Но она не меньше любила и речные прогулки и даже сама была рулевым в команде юниоров в Уттинге.
— Выдры, — сказал себе Чарльз, сам не зная почему. Именно такое непонимание и заставляло его тревожиться. И когда его предсказания были такими невероятными, как, к примеру, сейчас, он был бы рад ошибке.
Наблюдая, как уходят Камероны, он в который раз удивился их росту. Они были словно другой расы. Манго выше его, вероятно, на целый фут.
— Сара, ты решила, куда мы поедем? — раздался голос мистера Мейблдина.
— В заповедник смотреть выдр, — ответила девочка. — Я просто разрываюсь между выставкой в Тохэме и этим, но, думаю, выдры все-таки лучше.
Чарльз взял на заметку ее ответ.
В заповеднике разводили как европейских, так и азиатских выдр, и каждая пара жила на своем собственном участке реки. Во время кормления — в половине четвертого — смотрители бросали рыбу из вонючих бадей, и выдры подплывали и ныряли за ней. Чарльз фотографировал лучше сестры, и она попросила его сделать снимки детенышей выдр. Чарльз не отказался.
После чая в Оррингтоне по дороге домой они попали на автостраде в пробку, вызванную воскресными ремонтными работами, и машина угрожала перегреться.
— Я совсем угроблю машину, если буду ездить на ней дальше, — тревожился отец. — Надо оставить ее на работе и подобрать себе другую.
«На работе» — так все Мейблдины называли гараж у Ростокского моста. Отец поставил «БМВ» на площадке перед гаражом и направился в офис взять ключи для одной из подержанных, предназначенных для продажи «вольво», которые также стояли на открытой площадке. Чарльз не был здесь вечность. И опять он не понял, что заставило его тоже выйти из «БМВ», побродить среди машин на стоянке, затем пройти через большую мастерскую с поворотным кругом и выйти на задний двор, где машины ожидали ремонта или техобслуживания.
Способность, которой он обладал — Чарльз предположил это позже, — была чем-то вроде экстрасенсорики, второго зрения, или как там еще назвать. Он увидел красный «дацун» с настолько помятым задним крылом, что вряд ли оно подлежало восстановлению, и разбитым габаритным фонарем. На кузове из-под облупившейся красной краски выступали яркие зеленые пятна. Чарльз был рад, что согласился сделать снимки для сестры, так как фотоаппарат до сих пор болтался у него на шее. Он поспешно огляделся по сторонам. Никто за ним не следит, он убедился в этом. Выбрав точку, с которой номер машины хорошо попадал в кадр, он сделал несколько снимков красной машины и спокойно вернулся к офису с наивным и невинным выражением лица, которое особенно нравилось его матери. Оно стало его второй натурой и больше не требовало долгих тренировок перед зеркалом. Сквозь большое зеркальное окно офиса он увидел отца, который все еще что-то искал. Чарльз толкнул дверь, но она распахнулась не полностью. Что-то мешало ей пройти через коврик для ног. Чарльз заглянул за дверь и увидел на нем конверт, застрявший в щели под дверью. Он вытащил его и обнаружил внутри связку ключей от машины на колечке с кармашком для часов. На конверте был напечатан номер машины, которую он только что сфотографировал, и фамилия Уайтекер…
Отец наконец-то нашел ключи от «вольво» и направился к выходу. Довольный собой, но не показывая вида, Чарльз протянул отцу конверт.
Пересев в «вольво», Мейблдины покатили в Уттинг, дальнее восточное предместье Лондона.
— Хочешь, я обработаю для тебя пленку? — спросил сестру Чарльз и, на ходу придумав, добавил: — Я кое-кого знаю в фотоклубе у нас в школе, так что мне запросто сделают.
Сара, естественно, согласилась. Чарльз решил добить пленку в Уттинге, наверняка попадется что- нибудь «полезное». Никогда не знаешь, что потом пригодится. Сестра жила в Кюри-Хаусе, но из-за всеобщей суматохи, когда масса девочек и мальчиков возвращается в пансионы после воскресной загородной прогулки, да и просто потому, что в Уттинге была более свободная атмосфера, нежели в Россингхеме, Чарльз не сомневался, что у него не возникнет трудностей с проникновением в Хаксли и он сможет расспросить кого-нибудь, похожего на префекта, где комната Саймона Перча.
Оказалось, что префект хорошо знал Перча, возможно, даже был его другом. Он радостно сообщил, что Саймон еще не вернулся, да и вряд ли появится раньше восьми. Самым неприятным для Чарльза было открыть дверь Перча. И не потому, что замок был сложный — проще, чем во внутренних дверях, замков нет, — но потому, что оставался большой риск быть замеченным за этим занятием, которое потребовало, по меньшей мере, минуты две-три.
Чарльз обнаружил две книги по парусному спорту на полке над конторкой, которую старшие ученики Уттинга использовали как письменный стол. Книги по теории шахмат на полке не оказалось, и обыск комнаты успеха тоже не принес. Вероятно, Перч брал ее с собой домой и забыл там, а возможно, что вообще никогда не приносил в школу. Но одна вещь в комнате Перча очень заинтересовала Чарльза. Это был телескоп. Установленный на подоконнике, он был направлен в сторону их родного города. Чарльз не удержался и посмотрел в него. Удивительно, как много и отчетливо было видно. Даже можно разглядеть, который час показывали часы на «Сит-Вест». Шесть двадцать две и семнадцать градусов. Чарльз не был уверен, что без вспышки что-то получится, но сделал все от него зависящее. Насколько он знал, это были первые снимки, которые сделали внутри Уттинга представители Лондонского Центра. Через несколько минут он уже выходил из комнаты с сознанием хорошо выполненного дела и с двумя книгами в зелено-белом пакете «Марк и Спенсер», который он нашел в мусорной корзине у Перча.
Вернувшись в Кюри, где родители все еще секретничали с начальницей пансиона Сары, он столкнулся в холле с Рози Уайтекер. Она была знакома с Сарой и посмотрела на него, будто хотела заговорить, но он ошарашил ее холодным недоуменным взглядом.
12
Констанс Гудман принадлежала к той категории женщин, которая хорошо относится к друзьям своих детей, но не к ним самим. Это выразилось в ее приветливом взмахе руки, адресованном Джону, и быстром недовольном взгляде, когда она подзывала Колина. Ей было семьдесят, и ее хорошо знали три поколения, которые учились у нее в начальной школе. Джон — и Черри — были среди ее учеников, но Колина она не учила никогда. Своих бывших учеников она при встрече называла ласково «котенком», свой же сын,
