цвета волос Сенты. От Спэниардс-роуд, где дорога уходила вниз к Вэйл-оф-Хит, он повел ее на край леса. Его забавляло, что Сента так уверена в том, что он привез ее сюда, чтобы в тихую сухую летнюю ночь заняться любовью на свежем воздухе. Она покорно позволила Филиппу вести себя, вложив в его руку свою мягкую ладонь. Лунный свет окрасил траву в белый, землю на тропинке — в цвет мела. Тени от деревьев были черные. Наверняка где-то есть люди, не может быть, что они здесь одни, но тишина стояла, как за городом, а воздух был неподвижен, как в комнате.
Встать на колени нельзя: Сента сочтет его сумасшедшим. Филипп взял ее за руки и притянул к себе. Он заглянул в ее зеленые глаза, которые расширились в ответном взгляде. В них отражалась луна. Чинно — так, как, возможно, говорили его прадеды, так как это описывают в книгах, — Филипп произнес:
— Сента, я хочу на тебе жениться. Согласна ли ты стать моей женой?
Она едва улыбнулась. Стало понятно, что ожидала она совсем не этого. Ее голос зазвучал мелодично и отчетливо:
— Да, Филипп, я выйду за тебя замуж. Я очень хочу выйти за тебя замуж. — Она приблизила губы. Он наклонился и поцеловал ее, но очень сдержанно. Ее кожа похожа на мрамор. Она сама как мраморная статуя, которую какой-то бог теперь превращает в живую девушку. Филипп чувствовал тепло, пробивающееся сквозь каменное тело. Сента произнесла, серьезно, немного отдаляясь, но не сводя с него глаз: — Мы с начала времен предназначены друг другу судьбой.
Ее губы стали более страстными, а язык — ласковым.
— Не здесь, — сказал он, — Сента, поедем домой.
Уже далеко за полночь Филипп понял, почему в самый разгар романтической сцены, в тот самый момент, когда он попросил руки Сенты, между ними словно возникла неловкость, все испортившая. Виной всему — выбранное место, обстановка вокруг. Казалось, в точности повторяется, пусть и на другой поляне, среди других деревьев, сцена, описанная Сентой: Джерард Арнэм заглядывает ей в глаза, склоняет голову и что-то тихо говорит — а она выхватывает стеклянный кинжал и вонзает ему в сердце.
Желтый свет уличных фонарей лился сквозь окна на коричневое покрывало. Филипп слышал, как Рита и Джейкопо кружат по паркету над его головой под звуки «Вальса на коньках». Он думал, что превращается в неврастеника, если так зацикливается на бредовом прошлом. Разве он не видел Арнэма, не разговаривал с ним? Разве он не был стопроцентно уверен, что этот человек жив и здоров?
Когда они шли в парк, Филипп чувствовал счастье Сенты и знал, что она рада быть здесь с ним, но кроме того, он видел ее волнение на улице, объятой ночью. Как мог он всерьез считать, что Сента способна совершить преступление на открытом пространстве? Ведь она так боится улицы.
На подушке рядом со своим лицом он видел серебряные волосы Сенты. Она крепко спала. Ни музыка, ни танцы на верхнем этаже никогда не мешали ей, здесь, под землей, она чувствовала себя в безопасности. Филипп услышал, как наверху подошли к окну, а когда музыка смолкла, раздался тонкий пронзительный смех, как будто Джейкопо обнял Риту и закружил ее.
Глава 15
Он привез Сенту домой, к Кристин. Сента протянула левую руку почти застенчиво — так иногда собаки дают лапу, — чтобы показать кольцо, викторианское, антикварное, серебряное с лунным камнем, подаренное Филиппом за день до объявления о помолвке. Сента всегда мало говорила на людях, отвечала односложно или вообще хранила молчание, нарушаемое только шелестом слов «спасибо» и «пожалуйста». Филипп вспоминал свадьбу Фи, единственный случай, когда он видел Сенту в большой компании. Она тогда была разговорчивее, подходила к людям, знакомилась. Он хорошо помнил, как она, прямо перед его отъездом, болтала с двумя или тремя мужчинами, друзьями Дарена, и смеялась. Но он не имел ничего против ее молчаливого поведения, зная, что она бережет и слова, и живость для него, до возвращении в ее комнату.
Они провели в Гленаллан-Клоуз примерно час. Черил тоже была дома: все-таки выходной день. Филипп бросил взгляд на воскресное приложение к газете и увидел статью о муранском стекле с двумя фотографиями: на одной кинжал, очень похожий на те, что он рассматривал в магазине, а на другой — заснеженная Венеция в дни карнавала. Он захлопнул журнал почти лихорадочно, как если бы там была порнография, которую могут увидеть женщины. Кристин поцеловала Сенту на прощание. Филипп почему-то боялся, что Сента отпрянет. Этого не произошло. Он невероятно обрадовался, увидев, как Сента подставила Кристин щеку, наклонила голову и очень по-доброму улыбнулась.
На предложение навестить ее отца Сента ответила категорическим отказом. Свою непреклонность она объясняла так: Тому Пелхэму повезло, его фамилия появилась в газете по такому приличному поводу, а ему не пришлось заплатить за это ни пенни. Ее воспитала Рита, а не он. Они не виделись месяцами. Это Рита, а не он, дала ей крышу над головой, не взяв никаких денег. Но и мачехе Сента не то чтобы хотела сообщать радостную новость. Пусть узнает сама. Рита изменилась с тех пор, как сошлась с Джейкопо.
У первого же открытого магазина, мимо которого они проезжали, Сента захотела остановиться, чтобы пополнить запасы вина, заявив, что уже нагулялась. А Филипп думал, что они где-нибудь поужинают, а потом он познакомит ее с Джеффом и его подругой в Джек-Строу-Кассл. Он уже все распланировал: дальнейшее продолжительное празднование помолвки с обедом в Хэмпстеде, потом в пабе, куда, он полагал, воскресным вечером может заглянуть кто-нибудь из старых приятелей по колледжу.
— Ты пытаешься вылечить меня от агорафобии, слишком часто выводя на публику, — сказала Сента, улыбаясь. — Разве я не вела себя хорошо? Разве я не старалась?
Филиппу пришлось согласиться, но с условием, что они купят какой-нибудь нормальной еды. Его тревожило, что Сента питается одним воздухом, вином и время от времени шоколадом. Она молча ждала, сжав руки, пока в супермаркете на Финчли-роуд он запасался продуктами, выбирал печенье, хлеб, сыр, фрукты. Филипп заметил, что в присутствии других людей Сента смотрит вниз, на землю, или просто отводит глаза.
Они подъезжали к Тарзус-стрит с окраины Килбурна. Было достаточно многолюдно: одни сидели или стояли у крыльца и болтали, другие выглядывали из окон, чтобы поговорить с теми, кто опирался об их подоконник. Народу было столько же, сколько на лондонских улицах в погожий летний вечер, как сегодня. Воздух был насыщен запахом дизельного топлива, плавящегося асфальта и пряностей. Филипп начал, как всегда, высматривать Джоли, и на секунду ему показалось, что на пересечении с Сизария-гроув он заметил его. Но это был другой человек, более молодой и более худой, он явно без всякой цели шел по тротуару с саквояжами в руках.
Когда они вышли из машины, нагруженные продуктами и бутылками вина, Сента спросила, кого Филипп ищет.
— Джоли, — ответил Филипп, — старика с тележкой. Бродягу, так, наверное, его можно назвать.
Сента странно покосилась на него. Ее ресницы, длинные и густые, казалось, касаются тонкой белой кожи под глазами. Рука с кольцом поднялась, чтобы спрятать длинный серебряный локон, упавший на щеку.
— Неужели ты имеешь в виду того старика, который когда-то сидел на наших ступеньках? Того, который иногда ошивался на церковном кладбище за углом?
— Да, именно его. Что в этом удивительного?
Они уже спускались в подвал. Сента отперла дверь. Стоило эту комнату закрыть на несколько часов, и в ней становилось невыносимо душно. Сента поставила на кровать сумку, вынула бутылку вина и потянулась за штопором.
— Но это же был Джон Крусифер, — произнесла она.
В первую секунду это имя ни о чем ему не сказало:
— Кто?
Она усмехнулась легко и довольно мелодично:
— Ты должен знать кто, Филипп. Ты его убил.
Комната будто слегка покачнулась. Пол приподнялся — так бывает, когда кружится голова. Филипп потрогал лоб и почувствовал, какие ледяные у него пальцы. Он сел на край постели.
