Когда мы с Лешей поднялись, солнце уже садилось. Мы и не заметили, как быстро подошел к концу этот день. Когда не глядишь на часы, время бежит ощутимо быстрее.
Толя встретил нас известием о том, что он, когда ходил за дровами, повстречался с гадюкой. Змея уступила дорогу, скрывшись под упавшее дерево, видимо смекнув, что коваленковский сапог ей не по зубам.
А вообще-то змей можно есть. Даже самых ядовитых. Сказал об этом ребятам, но они почему-то на мое сообщение никак не отреагировали.
Леша увлеченно принялся чистить грибы, наверное, выдумал для меню что-нибудь новенькое, а Толя уселся, раскрыв на коленях тетрадь. Я тоже мог выбрать любое из этих занятий и, поколебавшись, подсел к Алексею. Вдвоем мы быстро почистили кучку грибов.
До заката солнца оставалось еще около часа, и Толя с Лешей, оставив котелок с грибами на мое попечение, пошли поискать малину или смородину. Давненько ягод мы не едали.
Оставшись один, я подумал: вот заканчивается еще один день жизни в тайге... Погода нас скорее балует, чем подвергает всевозможным своим испытаниям. Худо-бедно, мы пока здесь едим три раза в день. В Москве и то не всегда так получается: бывает, нет времени и пообедать. Так что особенно жаловаться на нашу таежную жизнь нет никакого морального права. Вот только гнус да эти мерзлые ночи...
Похолодало. Солнце потихоньку сползало вдоль стволов высоких деревьев. Красив закат в тайге. Краски делаются мягкими, ровными. И лишь вершины деревьев да ярко-желтые стволы сосен и ослепительно белые свечи берез залиты еще золотым светом уходящего солнца. Тени по деревьям ползут все выше и выше, и кажется, что лес медленно погружается в темень... Может быть, так он засыпает...
Такой чудесный был нынче день... И как же много солнце значит для нас... Солнце — не только свет и тепло. Это еще и радость, надежда.
А временами ко мне приходит незнакомое чувство отрешенности. И в этот момент хочется встать и куда-то уйти, чтобы сменить обстановку. Вот и сегодня после ужина, пока еще не стемнело, захотелось уйти от костра, подольше побыть одному.
Когда Леша с Толей вернулись, так и не найдя ничего, я пошел в ту сторону сопки, где еще не был. Сам не знаю, что туда повлекло. Недалеко ушел — с полкилометра, не более. И остановился, когда открылся чистый, белоствольный березовый лес. Ни одной сосны или ели в нем, ни единой осины... Такой родной, до сладкой боли знакомый лес... Вспомнились сразу любимые места Подмосковья... Забылось, потерялось огромное расстояние, теперь меня от них отделяющее...
Тихо. Ни лист не дрогнет. Подумал невольно: нет, я все-таки дома. И легче сделалось как-то...
Потом вдруг ветер нагрянул, всколыхнул сильным дыханием вершины берез, смахнул с них желтые бабочки листьев. Донесся очень слабый раскат далекого грома. Я подумал — пора возвращаться, чтобы предупредить друзей о том, что гроза приближается. Отсюда сквозь просветы в деревьях хорошо было видно, как почернело небо над дальними сопками. А с того места, где наша стоянка, ничего не увидишь.
Я вернулся и понял, что Толя и Леша уже ждали меня: собрали в кучу все вещи, развернули кусок Толиной пленки. На день мы снимали ее, чтобы уберечь от искр, вылетающих из костра. Не успели за нее взяться, как посыпался частый дождь. Давно его не было... Целый день наслаждались теплом, дарованным солнцем...
Быстрее, быстрее... Торопимся... Куда-то запропастились веревки, которыми мы крепим пленку на кольях... Да и веток, чтобы с боков заплести, потеряв бдительность, не заготовили. Под дождем спешим нарубить их. Все справедливо: хорошего понемножку. Иначе очень скоро перестаешь ценить это хорошее.
Сильный дождь, безнадежный. Ветер задувает к нам под кров дым от костра. Еще немного—и мы либо угорим, либо кинемся под дождь от него. Дышать нечем. Зато вместе с дымом заходит тепло. Сделалось как-то уютно...
Пламя костра хорошо освещает нас. Ветер переменился, и дым постепенно развеялся. Дождь выстукивает частую дробь. Тихо гудит огонь в костре, постреливают старые бревна. Хорошо, заблаговременно успели приготовиться к ночи и собрали большое количество дров.
Как ни странно, но именно заготовка дров, а вовсе не еда была в эти дни главной заботой. Дров много, но они очень разбросаны. И поскольку мы выбираем среди упавших деревьев потолще, чтобы дольше горели, работенка эта становится довольно тяжелой.
Перед тем как ложиться спать, Леша выкурил сигарету, доведя ее до такого окурка, что непонятно делалось, как он ухитрялся держать его между пальцев, и торжественно объявил: «Последняя...» Затянулся и решительным жестом швырнул окурок в костер. Вздохнул: «Теперь маяться буду...» Нам с Толей его тревоги непонятны и чужды.
А во время ужина Леша сделал другое признание. Я тогда сидел и интенсивно чесался. Комары особенно любят кусать руки и ноги. Кажется, они почему-то именно меня предпочитают всем остальным. У Леши и Толи кусают руки, а у меня — все что придется. Бедра мои просто горели. И тут Леша спросил: «А мы, можно сказать, привыкли теперь к комарам, да?» Мы с Толей кивнули. «А поначалу, — произнес Алексей, — после первой ночевки, я был просто ошарашен... Никогда не думал, что настолько трудно выносить комаров... Подумал тогда: неужели так все время будет?»
Я удивился, узнав, какое смятение он тогда испытал. Я и сам ощущал нечто похожее и поражался еще, как спокойно переносит все Алексей, а теперь вот такое признание... Как же удачно скрывал он свои чувства.
Ночью несколько раз выходили под дождь, подбрасывали коряги в огонь. Если и назавтра будет дождь, а костер погаснет, нового уже не разжечь.
Однажды, когда я в очередной раз проснулся и собирался выйти к огню, дождь уже не стучал по нашей кровле. Я выбрался из-под укрытия, поднял голову—и не поверил своим глазам: ясное, звездное небо! Когда мы укладывались, а дождь лил, не оставляя ни малейшей надежды на лучшее будущее, Толя сказал, просто так, чтобы поддержать настроение: «Завтра будет хороший день». Мы с Лешей промолчали, потому что с таким же успехом Толя мог бы пообещать на завтрак бифштекс с картофелем фри. И вот ведь, сбывается— чистое небо!
Казалось, что на всей земле только мы трое и только нам светит эта россыпь алмазов. Далекие, безмолвные звезды... Сколько жизней промелькнуло под ними...
Одна звезда была много больше других. Она не светила — она полыхала чистым, синим огнем. Я ее сразу узнал: это Венера, наша утренняя звезда.
Только бы не было завтра дождя... Нам надо двигаться дальше. Мы не собирались оставаться до снега в тайге.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Я проснулся, когда уже светало. Низкий, тяжелый туман ровным настоем лежал на земле, скрывая стволы деревьев. Казалось поэтому, будто кроны их невесомо парят. А небо простерлось серое, и невозможно было понять, то ли оно сплошь задрапировано тучами, то ли его так вот уныло раскрасил рассвет.
И все-таки солнце! Вышел часов в семь, а может, и в шесть—на часы еще не смотрел, — увидел солнышко, и сделалось так хорошо... Положил веток в угасший костер, подождал, пока разыграется пламя, постоял возле него.
Выбрался Толя, стал греться рядом, вытянув к огню руки в носках (они с Лешей суют на ночь руки в носки—для тепла). Мы стояли с полчаса, покачиваясь от слабости и от одолевавшего сна, так и не сказав за все это время друг другу ни слова. О чем сейчас говорить? Я знаю, о чем думает он. И он знает, о чем думаю я.
Потом все так же молча Толя опустился на колени и полез на свое место в берлогу. Поворочался, покряхтел и затих. Решил отоспаться. Сейчас он очень похож на крота в своей норе: уютно свернулся, ладони сложил вместе и сунул, чтобы согреться, между колен. А лицо целиком спрятано под капюшоном, под полями шляпы и под поднятым воротником. Только огромные сапоги сорок шестого размера, купленные после долгих поисков в магазине «Богатырь», что на проспекте Мира, — только они напоминают о том, что это не крот, а человек, и притом очень большой.
Заворочался, сел, протирая глаза, и вылез на свет Леша. Тоже первым делом — к костру. Очень это
