ощущению проявить себя. Он стоял лицом к открытой двери кухни, с выставочным набором сосновых посудных шкафчиков в старинном стиле и покрытыми мрамором столами со светильниками над ними, и сквозь стеклянные дверцы последнего шкафчика, единственного, который он мог видеть, просвечивали неопределенные контуры и яркие цвета предмета, показавшиеся ему назойливо знакомыми.
– Ну да! – резко произнес он, сунул книгу в руки Нормы, быстро прошел на кухню и распахнул дверцы шкафчика. Она стояла в углу: знакомая жестянка с призывной картинкой, изображавшей радостных до идиотизма крестьян и веселые оливковые деревья, с большой броской надписью «ЗЕЛЕНАЯ ЦЕЛИНА». Он торжествующе вытащил ее и покрутил в руках.
– Вот она. «Зеленая Целина».
– Что это, сэр? – удивленно спросила Норма без особых, впрочем, надежд на ответ. Она знала это его настроение, когда он жадно все впитывал, но ничего не выпускал наружу. Но ответ последовал сразу, хоть и непонятный.
– «Зеленая Целина». Здесь обязательно должна быть связь.
И тут он увидел то, чего не заметил раньше, или, по крайней мере, не воспринял в первый раз – название и адрес фирмы-производителя, написанные четкими мелкими буквами в нижней части задней стенки жестянки: Итальянское масло, 9, Калле де Парадизо, Флоренция.
Он засмеялся.
Около входа в магазин «Винси» на Бонд-Стрит Атертон задержался, чтобы рассмотреть магазин снаружи и составить себе первое впечатление. Магазин был либо очень старым, либо искусно подделан под старину. Вывеска была красного дерева с золотыми буквами, а витрина выглядела просто аскетической. Тяжелые синие бархатные занавеси, укрепленные на деревянных карнизах, свисали на всю высоту витрины, предотвращая всякую возможность заглянуть внутрь. Нижние концы занавесей были уложены элегантными складками, образуя ложе для единственного предмета, выставленного на обозрение – лютни шестнадцатого века на подставке красного дерева.
В самом магазине было темновато и пахло пылью, но, тем не менее, у вошедшего сразу складывалось впечатление о дороговизне. Пол между входом и старомодным высоким прилавком во всю ширь магазина был устлан старинным турецким ковром, покрытым потускневшим от времени красно-коричневым узором. На стенах были укреплены несколько тяжелых и тоже старомодных застекленных витрин, в которых находились несколько старинных музыкальных инструментов, на удивление неинтересно выглядевших в этом тусклом освещении. Атмосфера таинственности в сочетании с некоторой затхлостью создавала почему-то невольное ощущение респектабельности. Атертон предположил, что скучные старинные инструменты все же должны быть кому-то интересны, иначе как бы мог магазин «Винси» вообще продолжать свое существование? Тем не менее, выбор выставленного товара показался ему крайне ненадежным и даже обескураживающим, в особенности учитывая то, какие высокие налоги и арендная плата взымались с любого магазина на такой улице, как Бонд-Стрит.
Когда он закрывал за собой дверь, она мелодично звякнула, и к тому моменту, когда он подошел к прилавку, из занавешенной двери, ведущей в полуподвальное служебное помещение, вышел человек и встал за прилавком. На вид ему было лет пятьдесят пять, он был небольшого роста и выглядел каким-то усохшим. Очень яркие глаза под стеклами очков в золотой оправе, сидевших на впечатляюще крупном носу, делали черты его лица резче. Волосы его были редкими и поседевшими, а лысину прикрывала небольшая потрепанная ермолка. Одежда была поношенной и бесцветной и в сочетании с окружающей обстановкой создавала впечатление, что он носит ее в качестве камуфляжа. Атертон подумал, что если бы этот человек стоял неподвижно, то его присутствие в магазине могли бы выдать только глаза.
– Мистер Саломан? – На самом деле Атертон не сомневался, кто стоит перед ним. Внешность мистера Саломана идеально подходила к его имени, и представить себе его другим казалось просто невозможным.
– Саломан из «Винси», – подтвердил человек, и это прозвучало в его устах как некий титул, вроде «Нельсон из Бернхэм-Торпа». Его руки, свисавшие по бокам, поднялись одна за другой и оперлись о прилавок кончиками пальцев. Пальцы были заостренными, с блестящей коричневой кожей, как будто покрытые патиной за те годы, что касались деревянного прилавка. У Атертона создалось очень неприятное впечатление, что эти пальцы жили своей жизнью, независимой от самого Саломана, и что сейчас они каким-то странным образом внимательно его рассматривают. Это его нервировало, и он даже вынужден был сделать глубокий вдох перед тем, как начать разговор.
– Добрый день, – бодро начал он. – Я очень хотел бы узнать, не вели ли вы каких-нибудь дел с этой молодой особой.
Саломан не сразу взял протянутую ему фотографию. Сначала он подверг физиономию Атертона длительному осмотру, а когда, наконец, его пальцы отпустили край прилавка и рука потянулась за снимком, то Атертон с удивлением обнаружил, что он сам бессознательно отводит свою руку назад, стараясь избежать прикосновения заостренных коричневых хищных пальцев. Саломан взял фотографию и некоторое время в молчании рассматривал ее. За это время Атертон успел составить себе впечатление, что за этим старым, носатым и бесстрастным фасадом скрывается очень живой ум, быстро перебиравший вероятные последствия ответа – отрицательный или положительный. Да, я, кажется, напал здесь на что-то стоящее, подумал Атертон, заканчивая оценку Саломана, которую подсказывали ему его обострившиеся инстинкты.
– Да, я имел с ней дело, – наконец подтвердил Саломан, возвращая фотографию с таким видом, как будто эта информация была исчерпывающей и он больше не собирается говорить на эту тему. Это сбило Атертона с предварительно выработанного плана разговора, как, по-видимому, и было предусмотрено его собеседником, и ему пришлось подумать над следующим вопросом.
– Вы не против рассказать мне, какого рода дело это было и когда оно имело место?
Саломан рассудительно улыбнулся, правильно оценив тон Атертона, подразумевавший, что это был не вопрос. Он даже сделал движение, означавшее что-то вроде пожатия плечами.
– Не против ли я? Почему это я не должен быть против? Кто меня спрашивает? Молодой человек, вы еще не сказали мне, кто вы.
Оба они знали, что это своего рода игра, тем более что Атертон прекрасно знал, что он похож именно на полицейского. Он вручил Саломану свою карточку, и тот начал изучать ее столь придирчиво и долго, что можно было подумать, будто ои в уме перекладывает ее на музыку. Наконец он возвратил карточку.
– Итак – молодая леди?
– Да. Вы сказали, что она обращалась к вам.
