нему. Кит нащупал свой пистолет, который он так еще и не достал из-под кушака. Он должен застрелить коня, прекратить этот ужасающий крик.
Гамиль, неистово сражавшийся поодаль, увидел, что Оберон упал и Кит лежит на земле, причем явно не может высвободить свой пистолет. Он заметил также, что шотландец из резерва мчится на Кита, а тот его не видит. Гамиль бессознательно поднял пистолет и прицелился в шотландца, нельзя ведь не спасти жизнь боевого товарища. А потом заколебался, и его рука снова опустилась.
Кит поднял взгляд и увидел надвигавшегося на него шотландца, скакавшего на своей маленькой волосатой лошадке, настолько маленькой, что ноги седока задевали траву, но в то же время крепкой и сильной. Шотландец неожиданно для Кита оказался вооруженным не палашом, а рапирой, французской дуэльной шпагой. Вероятно, им не хватало оружия, или, может быть, этот человек воображает себя фехтовальщиком. Казалось, было достаточно времени, чтобы заметить все это, как, впрочем, разглядеть это обветренное, похожее на сырое мясо, раздраженное лицо, эти торчащие пучками рыжеватые волосы под маленькой шотландской шляпой, к которой были пришпилены булавкой огромная, плебейского вида брошь и два маленьких перышка куропатки. Эти перышки выглядели до нелепого крошечными рядом с чудовищных размеров брошью.
Кит держал саблю в руке, и у него было время поднять ее и отразить удар, перерубив руку шотландцу, было время даже для того, чтобы быстро увернуться с его пути и, перехватив инициативу, просто разрубить врага мощным ударом. Но неожиданно Киту не захотелось ничего этого делать. Все происходящее казалось таким нереальным, и он устал, до смерти устал сражаться, убивать, совершать длинные марш-броски, устал от боли лошадей, пронзительно кричавших в непостижимом их уму страхе… Ему хотелось прилечь вот здесь и уснуть, и никогда больше не просыпаться, да и рука его слишком отяжелела, чтобы поднимать саблю.
Рапира вонзилась ему прямо в горло. Боль была поразительной, но закричать он не мог, ибо захлебнулся собственной кровью. Кит не сознавал, что падает, но земля уже была под ним, и он ощущал спиной ее холод и сырость. Шляпа его слетела, и прохладный воздух шевелил волосы, а над ним было зеленоватое вечернее небо, ясное и прозрачное, словно воды пруда. Гроза прошла, и теперь взгляд его был прикован к одной бледно-золотистой звездочке, первой предвестнице ночи, высоко-высоко над ним. Звук битвы понемногу затихал, и осталась вот только эта одна, неописуемо прекрасная звезда, уплывающая от него, отступающая все дальше и дальше во мрак, пока, наконец, и она, подмигнув на прощание, не погасла.
Анна не знала, долго ли она пролежала, с дрожью вжавшись в землю, но в конце концов ей показалось, что шум битвы отдалился, и она осмелилась вначале приподнять голову, а потом проползти чуть-чуть вперед и выглянуть из-под повозки. Дождь прекратился, а сражение продолжалось, но уже не так близко от них. Она приподняла голову немного повыше и смогла разглядеть, что противоборствующие стороны, похоже, сдвигались обратно к траншее. Почувствовав себя в некоторой безопасности, она сообразила, что может означать движение в этом направлении, неприятель отбит! Теперь настал их черед. Они должны поскорее убраться отсюда, пока противник не вернулся снова. Спрятавшись обратно под повозкой, Анна встряхнула скрючившегося возницу.
– Ну давай же! – крикнула она. – Мы должны выбраться из этого пекла. Надо отвезти раненого в безопасное место. У него разбита рука. Давай же, ты, болван, помоги мне!
Возница, перекатившись, оттолкнул ее от себя, а потом потянулся, чтобы взглянуть на Рейнольда. Он открыл было рот, желая что-то сказать, но, задумчиво посмотрев на Анну, снова закрыл его.
– Хорошо. Вылезай и держи лошадь. А я притащу твоего мужа.
Анна выползла из-под повозки и подошла к лошади Та, похоже, была не очень-то встревожена и вряд ли могла понести. Поводья были завязаны узлом у нее на шее, и Анна, развязав этот узел, забралась на повозку. Появился возница, он, сопя и задыхаясь, выволакивал Рейнольда из-под повозки за подмышки.
– Осторожнее! – резко крикнула она. – Не сделай ему больно.
Возница что-то промычал. Вытащив Рейнольда, он, изловчившись, с усилием взвалил его на задок повозки и сам вскарабкался следом. Анна хотела было поменяться с ним местами, но он не дал ей этого сделать.
– Нет-нет, не трать понапрасну времени, правь сама. Ты хлопни поводьями, мисс, и езжай себе. А я подержу твоего мужа, можешь не бояться.
– А куда ехать? – крикнула Анна. Возница повращал глазами.
– Подальше от этого боя. Вон туда.
Но «вон туда» было дорогой к ее дому, куда она возвращаться не желала. Анна знала, что сразу же за лесом была какая-то ферма. Вот туда-то она и направится, там найдется женщина, которая перевяжет раны Рейнольда. Встряхнув поводьями, Анна пустила лошадь медленной рысцой. Повозка затряслась и запрыгала, а возница, ухватившись за борт, заскрежетал зубами. Они обогнули поле сражения, а потом Анна свернула в сторону леса.
– Ты куда же поехала? – крикнул он.
– К ферме Уилстроп, – отозвалась Анна.
– Нет-нет, мне нужно домой Сворачивай к городу, – сказал возница.
– Но ведь ферма ближе. Я должна раздобыть помощь этому человеку.
«Что ж, – подумал возница, – с меня, пожалуй, хватит, да и к тому же повозка-то все-таки моя»
– Тебе уже не помочь своему горю, он мертв, – сказал возница.
Он оставил труп, перебрался вперед и отобрал у нее поводья. Состоялась, правда, короткая борьба, но Анна была не так уж и сильна, и спустя мгновение возница, бесцеремонно отпихнув ее на задок повозки, резко развернул лошадь. Анна подползла к Рейнольду. Она не верила, что он мертв, она думала, что возница хотел просто отвлечь ее внимание. Но когда Анна положила его голову себе на колени, то сразу же поняла, что возница сказал правду Этот удар лишь слегка задел ее: она уже была совсем другим существом, чем та девушка, которая прискакала на Марстонскую пустошь… Да неужто это и в самом деле было менее часу назад? Теперь она стала женщиной, нет, животным, все помыслы которого были подчинены одной цели – выжить. Задумавшись на мгновение, Анна принялась старательно стягивать кольцо с печаткой с руки Рейнольда. Оно оказалось слишком велико для всех ее пальчиков, кроме большого, так что ей пришлось надеть его себе на большой палец. Потом она разок любяще погладила рукой лицо Рейнольда, поцеловала в лоб и поползла к задку повозки.
