Посвящается «Пенни» – капралу Джону Пеннингтону, военному фотокорреспонденту, военнослужащему 1-ой дивизии морской пехоты США, павшему на поле боя 9 июня 1968 г.
Прощальное слово солдату
Дух Штыка
Я думаю, Вьетнам заменил нам счастливые детские годы.
Морской пехоте нужно несколько хороших парней...
Рекрут сообщает, что его зовут Леонард Пратт.
Комендор-сержант[1] Герхайм бросает мимолетный взгляд на тощего деревенского пацана и тут же перекрещивает его в Гомера Пайла[2].
Похоже, он так острить пытается. Никому не смешно.
Рассвет. Зеленые морпехи. Три младших инструктора вопят: «СТАНОВИСЬ! СТАНОВИСЬ! НЕ ШЕВЕЛИТЬСЯ! НЕ БОЛТАТЬ!» Здания из красного кирпича. Ивы с ветвями, увешанными испанским бородатым мхом. Длинные нестройные шеренги потных типов гражданского вида, стоят навытяжку, каждый на отпечатках ботинок, которые желтой краской ровно проштампованы на бетонной палубе.
Пэррис-Айленд, штат Южная Каролина, лагерь начальной подготовки рекрутов морской пехоты США, восьминедельный колледж по подготовке типа крутых и безбашенно смелых. Выстроили его посреди болот на острове, ровно и соразмерно, но выглядит он жутковато – как концлагерь, если б кто сподобился построить его в дорогом спальном районе.
Комендор-сержант Герхайм сплевывает на палубу.
– Слушать сюда, быдло. Пора вам, гнидам, уже и начать походить на рекрутов корпуса морской пехоты США. И не думайте даже, что вы уже морпехи. Пока что вам всего лишь синюю парадку выдали. Или я не прав, дамочки? Ничем помочь не могу.
Маленький, жилистый техасец в очках в роговой оправе (его уже успели прозвать Ковбоем) произносит:
– Джон Уйэн, ты ли это? Я ли это? – Ковбой снимает серый с голубым отливом «стетсон» и обмахивает вспотевшее лицо.
Смеюсь. Проиграв несколько лет в школьном драмкружке, я научился неплохо подражать голосам. Говорю в точности как Джон Уэйн[3]:
– Что-то мне это кино не нравится.
Ковбой смеется. Выбивает свой «стетсон»[4] о коленку.
Смеется и комендор-сержант Герхайм. Старший инструктор – это мерзкое коренастое чудище в безукоризненном хаки. Целясь мне пальцем промеж глаз, говорит:
– К тебе обращаюсь. Вот-вот – к тебе. Рядовой Джокер[5]. Люблю таких. Такой вот запросто к тебе домой припрется и сестренку трахнет.
Скалится в ухмылке – и вдруг его лицо каменеет.
– Тебе говорю, гандоныш. Ты мой. Весь – от имени до жопы. Приказываю. Не ржать. Не хныкать. Учиться всему на раз-два. А научить я тебя научу.
Леонард Пратт расплывается в улыбке.
Сержант Герхайм упирается кулаками в бока.
– Если вы, дамочки, выдержите курс начальной подготовки до конца, то уйдете с моего острова как боевые единицы, служители и вестники смерти, вы будете молить господа, чтоб он даровал вам войну – гордые воины. Но пока этот день не наступил – все вы отрыжки, гандоны и низшая форма жизни на земле. Вы даже не люди. Куча говна земноводного – вот вы кто.
Леонард хихикает.
– Рядовой Пайл думает, что я шучу. Он полагает, что Пэррис-Айленд – штука
посмешнее сквозного легочного ранения.
Лицо деревенщины застывает с тем невинным выражением, какое происходит от вскармливания овсяной кашей.
– Вам, гнидам, будет тут не до веселья. От построений вы тащиться не будете, и самому себе елду мять – удовольствие так себе, да и говорить «сэр» типам, которые вам не по душе – тоже радости мало. Короче, дамочки – это жопа. Я буду говорить, вы – делать. Десять процентов до конца не дотянут. Десять процентов гнид или сбегут отсюда, или попробуют распрощаться с собственной жизнью, или хребты переломают на Полосе мужества, или просто спятят к чертовой матери. Именно так. Мне приказано выдрать с корнями всех чмырей с некомплектом, из-за которого им нельзя служить в возлюбленном мною Корпусе. Вы – будущие хряки. А хрякам халявы не положено. Мои рекруты учатся все преодолевать без халявы. Я мужик крутой, и вам это не понравится. Но чем сильнее будете меня ненавидеть, тем большему научитесь. Так, быдло?
Пара-тройка из нас бормочут:
– Да. Ага. Так точно, сэр.
