— С чего вы взяли, что я вообще собираюсь ее перевозить?
— Бросьте, мэм! Вы говорили моим ребятам о таможенном контроле. Не так ли?
— Да. То есть — нет. Я сказала, что возможен досмотр вроде таможенного. Это не одно и то же.
— В самом деле? А я почему-то уверен, что вы собираетесь в путешествие. Но не хотите говорить — не надо. Договоримся так — я буду исходить из этого. А как обстоит дело в действительности, меня не касается. Согласны?
— Да. Вас устраивает срок?
— Он мог быть и побольше. Но — судя по всему — время вас поджимает.
— Я долго вас искала.
— Если бы только вы, мэм! Если бы только вы! Впрочем — это уже мои проблемы. Ваша безделушка будет готова к сроку. Но, как известно, срочный заказ…
— Я согласна.
— Прекрасно. Где вы оставили ваше сокровище?..
Они говорили еще довольно долго.
Терминатор был педантичен сверх меры и скрупулезно интересовался деталями.
Он все еще надеялся найти ответ. Разгадать ее загадку.
Тщетно.
Женщина постоянно была начеку; стоило его любопытству перехлестнуть через какую-то ей одной известную грань, немедленно замыкалась. Закрывалась, как раковина, берегущая от чужих жадных рук бесценную жемчужину тайны.
В конце концов Терминатор сдался.
Загадка осталась при ней — его ожидала работа.
Сложная — даже для профессионала такой квалификации. В маленьком, если не сказать крохотном, механизме предстояло незаметно разместить большое количество взрывчатки.
Очень большое — взлететь на воздух должен был как минимум огромный многоэтажный дом. Планировалось, что адскую машину приведет в действие хитрый часовой механизм, установленный на определенное время.
На пороге ресторана они простились.
Женщина снова испуганно втянула голову в плечи, неуверенно шагнула на узкий тротуар.
Народу на улице изрядно поубавилось — оставаясь на ступенях ресторана, Терминатор наблюдал за ней довольно долго. Достаточно долго для того, чтобы как следует изучить торопливую, нервную походку. С каждой минутой она казалась Терминатору все более странной. Неестественной. Осторожной. Даже — робкой.
Женщина шла так, словно на каждом шагу ее подстерегало падение, она знала об этом и очень боялась.
— Я посмотрела все материалы о Габриэль Лавертен. Стив. Те, что были в открытой печати, разумеется. Их до вольно много, но…
— Они содержат мало информации. Да, Полли? Я прав!
— Вы правы. Это, впрочем, легко объяснимо. Публикации — особенно последние — носят откровенно заказ ной характер. Создается впечатление, что большинство и них писано или подготовлено — в той или иной мере одной рукой.
— Рукой мадам Лавертен?
— Не похоже. Слишком профессионально. Думаю, у нее есть пресс-секретарь или кто-то в этом роде.
— Кто — неизвестно?
— Официально он — или она — нигде не упоминается Но я почти уверена, что такой человек есть.
— И как давно он существует, иными словами, как давно в публикациях прослеживается эта рука?
— Семь последних лет. То есть с сентября девяносто четвертого года. Большой материал в «Paris Match» открывает эту, так сказать, серию.
— А до того?
— До того долгое время была тишина. О ней писали мало эпизодически и зачастую — довольно иронично. Иногда просто издевательски.
— Но так было не всегда?
Разумеется. В середине шестидесятых пресса захлебывалась — Габриэль объявили чуть ли не святой, провидицей — уж точно. Надо сказать, Это продолжалось довольно долго — лет двадцать без малого. Если верить публикациям того времени, она действительно обладала паранормальными способностями. Волшебный дар открылся очень рано — девочке только исполнилось тринадцать лет. В ту пору — как утверждают очевидцы — ее откровения были всегда импульсивными, неожиданными. Казалось, что устами Габи вещают какие-то высшие силы. Порой она и сама не понимала, что за слова произносит, какие события и каких людей имеет в виду. Однако тогда Габриэль не ошибалась. Известность, а затем и слава настигли ее довольно быстро. Из провинциальной Нормандии Габриэль Лавертен перебралась в Париж. Квартира в шестнадцатом округе, именитые клиенты, таинственные слухи… все это сыграло свою роль — мадам Габи стала знаменитостью Парижа, подругой и советчицей великих людей. Некоторые предсказания были потрясающе точны.
— Обман вы исключаете?
— Практически исключаю. Хотя абсолютно исключить некую манипуляцию, конечно, не могу. Такую возможность вообще никогда нельзя сбрасывать со счетов. Но вам это известно не хуже, чем мне.
— Известно. В таких случаях надо, как в театре, кричать: «Автора!» Он, разумеется, не выйдет на поклон к рампе, но вычислить персону можно почти всегда.
— Я тоже так думаю. Но в случае мадам Лавертен персона как раз не просматривается. Ее предсказания были всегда очень… — как бы это сказать? — разнонаправленными, что ли.
— Иными словами, она не работала на кого-то одного.
— Вот именно. Скорее наоборот. Могла вдруг потрафить кому-то, потом — его же сразить наповал.
— Понятно. Итак, допустим — у нашей дамы действительно был сверхъестественный дар, но потом…
Потом этот дар, что называется, весь вышел. Она больше не была импульсивна и очень хорошо знала, о чем говорит и что советует клиентам. Но стала ошибаться. Подстраиваться под ситуации. Выходило не слишком удачно. Потом ее уличили в фальсификации — мадам попыталась «организовать» исполнение своего предсказания. Ничего серьезного, но разразился скандал. Потом еще один и еще. Слава померкла. Некоторое время, впрочем, имя еще мелькало в прессе, по большей части в разделах светской хроники — она по-прежнему была вхожа в высшее общество, появлялась на приемах, ездила на модные курорты, дружила с известными людьми. Но все шло на убыль. Потом, как я уже говорила, наступило почти забвение. Тишина. И только в сентябре девяносто четвертого неожиданно большая хвалебная — как в былые годы — статья в «Paris Match».
— «Paris Match» — это дорого.
— Думаю, дело не в деньгах. Рядом с мадам Лавертен появился некто, кто всерьез занялся ее PR- ом.
— Но дар?
— Нет, дар не вернулся, потому-то последние материалы, несмотря на очевидное мастерство ее promoter [30], грешат однообразием. Бесконечное умиление прошлым: прошлые откровения, прошлые связи, прошлые кумиры, прибегавшие к ее услугам, прошлая роскошь… Словом — «были когда-то и мы рысаками…»
— Да-да, замечательный, кстати, романс. Слезный.
— Тогда уж слезливый.
— Нет, Полли, «слезливый» звучит уничижительно.
— А «слезный» — неправильно.
— Зато красиво.
— Ну Господь с вами, пусть будет «слезный».
