мнительность. И правильно делала. Но — в то же время! — это был неверный расчет. Мнительность обернулась настоящей манией. Он доверял Габриэль и… опасался ее одновременно. После того как кофе был выпит крохотную чашечку черного севрского фарфора наш герой незаметно сунул в карман. Зачем? Позже он и сам не смог вразумительно ответить на этот вопрос. Дело, конечно, замяли. Преступного умысла — совершенно очевидно — не было, да и личность мадам… Словом, ее не тронули. Но я так думаю, что сама Габи предпочла бы эшафот. Voila! Вот такая история.
— Ты находишь ее забавной?
— Как для кого.
— Для нас?
— А мы-то здесь при чем?
Ты, может, и ни при чем. А мы с Полли, если ты помнишь, отвечаем за безопасность пассажиров «Титаника». А им, как тебе известно, Габриэль Лавертен предсказала мучительную смерть. «Они не утонут, — заявила ваша милая дама, — но позавидуют утопленникам…» Ты по-прежнему находишь это забавным?
— Боже праведный! Стив, не думаешь же ты…
— Думаю. Однажды она уже попыталась доказать свою правоту с помощью яда, но отнеслась к этому не слишком серьезно, и…
— Ее высмеяли.
— Верно, Полли. Она дорого заплатила за ошибку. Но на ошибках, как известно, учатся.
— Вы можете организовать нашу встречу с этой дамой, мсье Клебер?
— В принципе — могу, мадам. Но — увы! — не теперь. Будь она в Париже…
— Черт тебя побери, Жан! И ты молчал?!
— Но, Стив! Разговор только сейчас принял такой оборот… Я как раз собирался… Ее племянница…
— Она же пресс-секретарь?
— И просто секретарь, и горничная, и мажордом по совместительству. Габи вынуждена экономить. Когда-то она выучила племянницу на свои деньги. Теперь девочка отрабатывает диплом.
— Понятно. Так что же племянница?
— Сказала, что Габи отдыхает.
— Не сказала — где?
— Я не спрашивал. Обычно она отдыхает на островах.
— Мы можем навестить молодую леди? Прямо сейчас? Обветшалая роскошь.
Очень точное определение.
Квартира Габриэль Лавертен в шестнадцатом округе Парижа дышала роскошью и тленом.
Гостиная, в которую их провела приветливая молода; женщина — племянница мадам Лавертен, — оказалась большой затемненной комнатой.
Тяжелые, лилового бархата портьеры на высоких окнах приспущены, хотя на улице пасмурный день и хотелось света.
В интерьере — смесь утонченного французского шика — в основном Людовик XVI: много мышино- серого, кремового, легкой лепнины — с тяжелой роскошью Востока, марокканские бархатные подушки, парчовые скатерти и накидки, резное дерево, зеркала в тяжелых серебряных оправах.
Все ощутимо тронуто временем. Поблекли краски. Осыпалась позолота. Почернело серебро. Слабо пахнет дорогими духами, пылью и… увядшими цветами.
Люси Лавертен около тридцати, она прекрасно образованна, без сомнения — умна и очень любезна.
Но хочет казаться серой мышкой и оттого — совершен но неприметна.
Высокая, она умудряется держаться таким образом, что даже маленькому Стивену Муру кажется, что они одного роста. Это, без сомнения, большое искусство.
Люси делает все, чтобы клиенты и вообще гости те тушки чувствовали себя комфортно.
Она от души пыталась им помочь, но никакой полезной информацией — увы! — не располагала.
Габи отлучалась из Парижа довольно часто.
Старинных ее друзей-клиентов жизнь разбросала по всему миру.
Многие подолгу и с удовольствием принимали мадам Лавертен у себя.
Точный маршрут почти никогда не был известен.
Верная давней традиции, Габриэль виртуозно окутывала жизнь пеленой тайны.
— Но может, звонки, письма из туристических агентств или авиакомпаний? Проспекты, счета?
— Нет, мадам. Ничего такого. Тетя сама заказывает себе билеты. Хотя погодите… Какой-то проспект я вроде бы видела недавно.
Женщина легко поднялась из кресла, бесшумно выскользнула из гостиной. Вернулась очень скоро. На губах — смущенная улыбка.
— Простите, господа, я, кажется, ввела вас в заблуждение. Проспект действительно лежит на ее столе, но к тетушке он явно попал по ошибке. Какое-то издательство, выпускающее книги по кулинарии. Даже смешно! Она терпеть не может готовить…
— Боюсь, что у нас ЧП, сэр!
Сотрудник службы безопасности бесшумно возник на пороге, но заговорил неожиданно громко.
Стивен. Мур резко вскинул голову — легкие очки, чудом висевшие на кончике носа, отлетели далеко в сторону.
— Не знаю, о чем вы, Грэгори, но если мои очки разбились, у нас действительно ЧП.
— Прошу прощения, сэр. Информация важная.
— Излагайте.
Происшествие на самом деле заслуживало внимания.
Незаметные постороннему глазу камеры наблюдения были установлены почти во всех помещениях «Титаника». И не напрасно.
Примечательно, что это выяснилось именно сейчас, за восемь дней до начала круиза.
«Что же начнется после того, как мы выйдем в море? — рассеянно подумал Стив и сам же — не без доли здорового оптимизма — себе ответил: — А может, ничего как раз и не начнется. Все закончится теперь, на предварительном этапе».
В это верилось слабо.
— Камера 41-bis, второго периметра внутреннего наблюдения…
— Бога ради, Грэгори, говорите по-человечески. Где находится эта ваша 41-bis?
— На палубе «D», сэр. С ее помощью мы контролируем подходы к резервному пульту связи.
— Так-так. Значит, кого-то заинтересовал именно он?
— Именно так, сэр. Роберта Эллиота, из «Vanity Fair». В 23.34 — все журналисты были на палубе — лодочка как раз подходила к причалу Саутгемптона. Команда, само собой разумеется, занималась делом. Он неплохо все рассчитал.
— Не тяните, Грэгори! Что он сделал? Попытался открыть дверь? Установить «жучок»? Подложить взрывчатку?
— Нет, сэр. Он сделал слепок. Резервный пульт на то и резервный — в случае разных неожиданностей…
— Честное слово, старина, мне известно предназначение резервного пульта.
— Не сомневаюсь, сэр. Просто хотел напомнить, что в двери резервного — в отличие от основного — установлен не электронный, а механический замок…
— …с которого этот сукин сын сделал слепок.
— Так точно, сэр.
— Надеюсь, вы…
— Разумеется, нет, сэр. Мы аккуратно присматриваем за ним, вот и все.
— Где он сейчас?
— Сейчас — в пути. Сошел на берег вместе с другими. Контактов с посторонними лицами не зафиксировано. Звонков — тоже.
