– Я-то понимаю… – задумчиво тер переносицу заместитель начальника МУРа, – и, как ты понимаешь, не против… Но розыск курирует другой зам, а объяснять все ему… Лишняя головная боль. Но ребятам – так или иначе – что-то объяснить надо. Здесь, знаешь, как и прежде, не очень любят, когда соседи суют нос.
– А все просто – генерал Щербаков, отец убитой женщины, – ветеран нашего ведомства, персона известная, особенно своими партизанскими подвигами. Мой интерес потому вполне закономерен. Бдим. Вдруг ниточка в прошлое потянется? Нет – работайте себе на здоровье и на благо Родины. Мне ведь много не надо – общая картина преступления, личность погибшей…
– Да, да. Это вполне подходит. – Бывший коллега, уже не колеблясь, потянулся к телефону.
Шагая по широким муровским коридорам, Вишневский на скорую руку сочинил «генеральскую» версию.
Но оперативники вопросов не задавали. Ребята были молодые – старинная межведомственная неприязнь, похоже, еще не разъела души, а может, времена менялись. К делу перешли сразу – спокойно и обстоятельно.
– Значит, потерпевшая – Галина Сергеевна Щербакова, 1944 года рождения, одинокая, пенсионерка по инвалидности. Онкологическая, между прочим, больная. И тяжелая. Жить, как считает наш эксперт, ей оставалось всего ничего. Месяц-другой от силы. Рак легких. Но это так, по ходу дела. Проживала одна в четырехкомнатной квартире в высотке на Котельнической. Квартира осталась от отца, Героя Советского Союза… Ну, про него, я так думаю, вам больше нашего известно. Сам генерал скончался недавно – в девяносто восьмом. А супруга, мать Галины Сергеевны, гораздо раньше – в семьдесят восьмом. Так что отец с дочерью двадцать лет прожили вдвоем. Галина Сергеевна замужем не была ни разу, детей не имеет. По образованию она журналист-международник, но за рубеж никогда не выезжала и вообще по специальности не работала. Странно даже. Корпела потихоньку в Историческом архиве. Заболела сразу после смерти отца – диагноз поставили в девяносто девятом. Но как-то тянула. А вернее – тянули врачи, химиотерапия и все такое… Выглядела она, кстати, после всех этих мероприятий… скажу я вам…
– Фотографией не разживусь?
– Разживетесь, почему нет. Мы не жадные. Теперь непосредственно о деле. Труп обнаружила медицинская сестра, которая ежедневно приезжала делать Щербаковой уколы. Второго ноября сего года, в субботу.
– В котором часу?
– В восемнадцать ровно. Вернее, подъехала она, как обычно, к шести вечера. Но в квартиру попала не сразу. На звонок Щербакова дверь не открыла. Сестра сразу предположила худшее. В общем, понятно – пациентка, что называется, на ладан дышала. Спустилась вниз, консьержка позвонила в ЖЭК – там, в высотке, у них все под одной крышей. Дверь вскрыли. Картина была такая: труп Щербаковой обнаружили на полу, возле стола в гостиной. Стол – заметьте! – накрыт на двоих. Хотя «накрыт» – это, пожалуй, громко сказано: початая бутылка армянского коньяка, открытая коробка конфет, две хрустальные рюмки. Дальше начинаются заморочки чисто по нашей линии. Первое – смерть, по заключению экспертов, наступила вследствие отравления сильнодействующим препаратом, вызывающим моментальный паралич сердца. Второе – отпечатки пальцев на бутылке, рюмке, спинках стульев, дверных ручках – короче, в радиусе, скажем так, действия преступника – тщательно стерты. Только пальчики Щербаковой остались – и только на ее рюмке.
– Время наступления смерти установила экспертиза?
– Экспертиза, как вам, наверное, известно, всегда дает временной люфт. В нашем случае – около трех- четырех часов. То есть приблизительно в пятнадцать. Но может – и больше. В квартире стоял зверский холод. В батареях была воздушная пробка – непонятно, сколько это продолжалось и как старушка не окочурилась от холода. Однако на состояние трупа это обстоятельство могло повлиять. И тем не менее время смерти известно с точностью до минуты.
– Это откуда же?
– Вы не поверите, товарищ подполковник, совершенно книжная история. Разбитые часы. Падая, Щербакова ударилась рукой о ножку стола. Наручные часики фирмы «Заря», старенькие – правда, золотые – разбились. То есть разбилось стекло, а часы остановились. Ровно в десять часов семь минут. Так что время известно. Как в кино вышло. Бывает, оказывается. Да, и вот еще что, из квартиры похищена картина, портрет. Ценность полотна сейчас устанавливают эксперты. Но вероятнее всего – вещь стоящая. Редкая работа художника Крапивина. Я, откровенно говоря, не слишком силен в этих вопросах. Но подозреваемый… Он, кстати, у нас в бегах, вам известно?
– Наслышан.
– Так вот, подозреваемый и не скрывал, что этой картине цены нет. Он-то, надо думать, знал, что говорит. Известный московский антиквар, между прочим.
– Знаю. Как же он от вас ушел? Интеллигентный, говорят, парень, не бандит, не супермен.
– Да по-дурацки ушел, если честно. Интеллигентный – это точно. И ничего не отрицал поначалу. То есть утверждал, что портрет ему передала сама Щербакова на антикварном салоне, в ЦДХ, причем безвозмездно.
– Почему безвозмездно?
– Это вопрос. Там, знаете ли, товарищ подполковник, темная история с этим портретом. Двадцать с лишним лет назад он якобы был похищен из квартиры родителей Непомнящего. При этом родители его были убиты.
– Якобы?
– Сейчас работаем с архивами. Короче, по словам Непомнящего, Щербакова, узнав об этом, добровольно отдала ему портрет. Именно второго числа, в субботу, но – заметьте! – приблизительно около пятнадцати часов. То есть фактически спустя пять часов после собственной смерти.
– Мистика.
– А знаете, товарищ подполковник, я, когда впервые эту версию услышал, как ни странно, подумал то же самое. Мистика. Слишком уж не похож был этот антиквар на убийцу.
– Бывает.
– Теперь-то все, само собой, воспринимается иначе. Тем более после побега и второго убийства. Мужик
