донылись до того, что приехал Прищепкин в Ригу по чужим документам и начал родительское имущество реализовывать. И наверное реализовал бы – мужик-то он деловой, да подвела жадность. Зашёл он как-то в Лидо, сел, как человек, выпил. А сосед по столику поспорил с ним на год его, Прищепкинского рождения. Ну, ты же сам эту хохмочку знаешь. Поспорили на вагон шампанского. И проиграл Прищепкин этот детский прикол. Ему бы разбашляться, да мазать пятки, а он зажадничал – Знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю. А потом его нашли в Даугаве с простреленной башкой. Вот такой, брат, детектив.
Григорий Евстигнеевич плеснул остатки в стакашек и его осенила идея.
– Елы-палы! Сейчас мы с тобой его поднимем! Сейчас он пойдёт своими лапами, как миленький!
И Григорий Евстигнеевич, левой рукой приподняв голову Виталия Константиновича, правой влил ему в рот остатки пойла. Виталий Константинович сразу очухался, приподнялся. Но потом, прокричав боевой клич – За Родину, за Сталина! – снова обмяк.
Тем временем уже смеркалось по-настоящему. И уже стало заметно, что городские власти экономят на освещении. Не то чтобы этого освещения не было совсем. Оно было. Но было оно тусклое, как глаза снулой рыбы, да и светились лампочки через два столба на третьем.
Так что пора было начинать операцию по доставке тела.
Мы с Григорием Евстигнеевичем подняли болезного и поволокли к дому.
Я предложил было Григорию Евстигнеевичу доехать до дома трамваем, но он эту идею отверг сразу:
– Ты что, Петрович? Ты что, опозорить друга хочешь? Да мало ли что с этим трамваем может случиться? Вдруг мы Константиныча уроним, а трамвай ему ноги отрежет? Что потом жене скажем? Дотащим пешком.
И мы потащили. Виталий Константинович оказался тяжёлый и неудобный. До того тяжёлый, что пару раз мы его клали на троттуар, чтобы перекурить. Григорий Евстигнеевич при этом всё рассказывал, что если бы мы из боя друга выносили, то было бы нам гораздо хуже, потому что по нам непременно стреляли бы враги. Так, рассуждая о преимуществах мирной жизни, мы протащили Виталия Константиновича большую часть пути. И оставалось нам всего-навсего свернуть за угол, а там – пара кварталов – и всё.
И только мы собирались вырулить налево, как за углом сухо протрещали выстрелы. Сначала, как будто пистолетные, потом длинная автоматная очередь.
– Стреляют, – задумчиво произнёс Григорий Евстигнеевич. Он бы ещё чего-нибудь произнёс бы, и уже пошлёпал губами, да из-за поворота на полном ходу вывернулся джип, замер на секунду на двух правых колёсах, но не опрокинулся, вопреки нашим ожиданиям, а рявкнул мотором и исчез в темноте.
– Давай по другой улице пойдём, – предложил я Григорию Евстигнеевичу. Но он не только не прислушался к разумному предложению, а даже обиделся как будто.
– Ты что Семён Петрович? – ядовито спросил он меня – Ты что Труса празднуешь? А если бы мы были в разведке?
– Если бы мы были в разведке, то были бы в разведке, а не здесь, – сообщил я, но спорить не стал. И мы поволоклись дальше.
Мы уже почти прошли квартал, осталось до дома рукой подать. Но тут боевой дух Григория Евстигнеевича иссяк.
– Всё, блин. Больше не могу. Перекур! – объявил он и мы положили Валентина Константиновича на троттуар и оттышались.
– Как ты думаешь, Григорий Евстигнеевич, что это было? – меня всё беспокоила перестрелка.
– Я думаю, – сказал Григорий Евстигнеевич и затянулся, – Я думаю это была обычная бандитская разборка. Но мы же с тобой, Семён Петрович, не бандиты. А раз мы с тобой не бандиты, то нас этот шухер не касается и коснуться не может.
Мы покурили и Григорию Евстигнеевичу щёлкнула новая идея.
– Есть рацуха! – радостно объявил он. – Мы его не поведём. Зачем вести человека, если он идти не может. Это получается насилие над личностью. Мы его понесём, как раненого из боя.
– Дался ему этот бой! – подумал я. Но ничего не оставалось, как согласиться.
Я взял Валентина Константиновича за руки и взвалил его себе на горб, а Григорий Евстигнеевич нёс за ноги. Рацуха оказалась не гожей. Выносимый из боя товарищ оказался тяжелей покойника. Интересно, как при такой худобе, как у Валентина Константиновича, можно иметь такой вес. Загадка природы, да и только.
И всё же мы перешли улицу и возле вечно строющейся пристройки к банку посадили Валентина Константиновича на землю, прислонив его к штабелю кирпичей. Только собрались перекурить по новой, как Григорий Евстигнеевич взволнованно зашептал – Блин горелый! Сёма! Мы же ему очки потеряли! Ну, всё теперь!
Я попробовал утешить Григория Евстигнеевича – Ты не угрызайся, Гриша. Ты спокойно. Давай подумаем, где мы их обронить могли. Вспомним, вернёмся и найдём – некуда им деться.
– И то правда! – обрадовался Григорий Евстигнеевич. Потом почесал потылицу и объявил:
– Я так себе думаю, что это вышло, когда мы курили в последний раз. Больше негде, ей Богу!
Мы шустренько вернулись на место прошлого перекура и, чиркая спички, начали шарить на асфальте.
– Смотри, Сёма! Я гильзу нашёл, – прошептал Григорий Евстигнеевич и поднял вверх правую руку.
И только он поднял вверх правую руку, как по глазам резануло ярким светом и оглушила команда:
– Бросить оружие! Лечь на землю! Лицом вниз! Не двигаться!
Не знаю, как Григорий Евстигнеевич, а меня сразу сбили с ног и некие двое, сопя и матерясь больно закрутили мне руки назад и защёлкнули наручники. У Григория Евстигнеевича судя по воплю – Что ж ты,
