– И то правда, – сказал Фёдор и начал раздеваться.
– Федя! Это что же такое на тебе? – вдруг спохватилась Ольга – Ты где свои трусы оставил? Вот вы какую баньку себе устроили! Теперь я понимаю! Теперь всё ясно! – и заплакала.
– Ну, не шуми ты, раз не знаешь! – пояснил Фёдор, – Это мы с Колькой на время трусами поменялись, тоже для эксперимента.
Фёдор пошёл принимать душ, а Ольга всё бурчала, да сопливилась по поводу трусов. Баба она ж и в Африке баба.
А Фёдор мылся, задумчиво смотрел на воронку мыльной воды, которая упрямо закручивалась справа налево и всё повторял про себя:
– Не может быть! Ну, не может такого быть!..
Карьера
Cергей Семёнович Морозов ввалился в общую гримёрку. Сел на свой стул и закурил, подавляя рвоту. Уже несколько лет, как его поташнивало от запаха грима и пудры. Да вдобавок врезали вчера как следует после концерта. Ездили в колхоз Авангард. Сеяли разумное, доброе вечное. Интересно, когда придёт пора убирать урожай? Правда Сергей Семёнович плохо верил в то, что из их посевов взойдёт хоть что-нибудь стоящее. На обратном пути в придорожном магазинчике затарились водкой и килькой в томате.
– Одно из двух, – размышлял Сергей Семёнович, покуривая, – либо водка была несвежая, либо килька.
По соседству Чеслав Антонович, уже привёдший себя в порядок, начал обуваться. Сергея Семёновича обдало волной такой вони, что он даже глаза закрыл и затаил дыхание.
– Посмотри, Сергей Семёнович, какие я туфли вчера на рынке оторвал. Настоящая Италия.
– Лучше бы носки менял, а не туфли, скотина, – подумал Сергей Семёнович. Однако повернулся к Чеславу Антоновичу и туфли похвалил.
– Ну ка, покажите, друг мой, что за дефицит Вы раздобыли! – подошёл к Чеславу Антоновичу Абрам Львович, старый комик буфф. Подошёл, посмотрел, сопя и всё ещё вытирая лицо клочком лигнина, и изрёк:
– Я Вас очень уважаю, Чеслав Антонович. И как актёра и как человека. Но купили Вы чистое говно. Эту Италию армяшки в подвалах нелегально лепят. Вот попомните мои слова – развалится Ваша Италия через месяц.
Чеслав Антонович побледнел и, сорвав с правой ноги туфель, начал совать им в лицо Абраму Львовичу:
– Нет, милейший Абрам Львович! Нет! Вы сначала посмотрите внимательно, а потом охаивайте. Тут же русским языком написано – Маде ин Италия.
Абрам Львович только брезгливо отвернулся:
– А какое, собственно, вы имеете право русскому актёру в лицо всякое такое совать?
Чеслав Антонович прекратил бледнеть и начал медленно наливаться краской. И неизвестно, чем бы эта беседа закончилась, да в гримёрку вошла, поскрипывая на ходу, директор театра Дзинтра Язеповна. Неестественно худа была Дзинтра Язеповна. Худа и ядовита. За эту ядовитость и за очки в пол лица труппа звала Дзинтру Язеповну Коброй.
– Товарищи мужчины! – Начала вещать Дзинтра Язеповна с порога, – Товарищи мужчины! Если виновник сегодняшнего безобразия не признается сам, то будут оштрафованы все. Все до одного, – и Дзинтра Язеповна громко хрустнула суставами пальцев. Это было её любимое занятие – похрустывать суставами.
– Прошу прощения, уважаемая Дзинтра Язеповна, – обернулся к ней Чеслав Антонович, – Не могли бы Вы пояснить, что там у вас такое произошло.
– Я хочу, чтобы тот негодяй, который вымазал клеем сиденье унитаза, признался сам. Это безобразие. Мало того, что Светлана Николаевна опоздала на выход, так у неё теперь ещё нервный шок.
А Вы, товарищ Морозов, завтра после дневной репетиции пожалуйте вместе со мной в Горком Партии. Там о многом поговорим. И о вчерашнем медвытрезвытеле тоже, – изрекла Дзинтра Язеповна и хлопнула дверью.
К Сергею Семёновичу подскочил шустрый Вадимка Шипов. Начал делиться опытом:
– Ты, Серёга, только ни в чём не сознавайся. Начнут наседать – то, да сё – а ты стой на своём. Кричи – Не виноватая я! Это всё интриги.
Сергей Семенович посмотрел на Вадимову лисью мордочку и решил, что в случае с унитазом без этого пройды не обошлось. И мысленно похлопал в ладоши – уж очень эта Светлана Николаевна приму из себя корчила.
Сергей Семёнович протёр одеколоном лицо и руки и поднялся в буфет. Там было тихо и пусто. О недавнем спектакле помнили лишь неубранные столики. Буфетчица Зинаида Карповна считала выручку. Сергей Семёнович наклонился к ней и зашептал:
– Зинаида Карповна, золотце! Налей в счёт зарплаты. А то до смерти четыре шага осталось, право слово.
Зинаида Карповна посмотрела на Сергея Семёновича одним глазком, а другим уткнулась в таинственную тетрадочку, где фиксировала актёрские обязательства.
– Смотри, Серёженька. На тебе и без того двенадцать рублей. Ну, что с тобой поделаешь. Бедолага. Четвёртый десяток… небось, яйца уже сивые, а всё кота играешь.
– Я люблю искусство в себе, а не себя в искусстве, – привычно парировал Сергей Семёнович, и добавил, – Мне бы сто пятьдесят беленькой и закусить. Веришь ли, со вчерашнего дня крошки во рту не было.
