– Ой, как уж они относились? Как к лабораторной мыши, – кривилась Гутя. – Он на тебе опыты ставил, а ты млела, дурочка. Надо же – пальтишко подарил. Да он тебе за все труды квартиру должен был купить.
– Да ты-то и пальтишко отобрала. Не разрешила. Я за него, за пальтишко это да за платьице, столько работала, оказывается, а ты… Гуть, я что думаю – а наследство-то у Родионова и в самом деле не маленькое. Я одну только его квартиру видела в элитном доме, там – у-у-у! По всем законам, все это мне должно перейти. Потому что я ведь почти законная, как ее, ну, почти вдова получаюсь.
– Ой, Аллочка, – поморщилась Гутя. – И как же ты любишь делить шкуру неубитого медведя!
– Какого же не убитого? Какого тебе еще медведя надо? Нет, ты мне просто завидуешь.
И все же поссориться с сестрой всерьез Аллочка не осмелилась: у той на сегодняшний вечер еще был запланирован вечер со счастливцами, кому за тридцать. И как бы Гутя ни выворачивалась, Аллочка для себя решила, что она должна там присутствовать, всенепременно.
– Аллочка, ты даже не собирайся, – то и дело говорила ей сестра, бегая по комнате. – Ты мне только все испортишь.
– Я не могу испортить, я – твой добрый талисман, твоя муза, твоя… да я даже науку вперед двигаю, а уж твой-то клуб знаешь как вперед двину! И потом, мне надо показаться народу в новом пальто.
Конечно, Гуте не удалось отцепиться от сестрицы. И, разумеется, Аллочка лезла во все конкурсы, во все игры и захватывала партнерами на танец самых молоденьких кавалеров.
– Ты же вроде как на взрослых перекинулась, – шипела ей разгневанная Гутя.
– Да ну их! Ты же слышала, что Абрикосов говорил – с годами только вино лучше делается, а все мужские и просто человеческие органы как раз отказывают. Мне уже надоело во вдовах ходить.
– Не больно много-то и прошлась, – скривилась Гутя. – Могла бы хоть сорок дней дома посидеть, покручиниться.
– Бабий век – короткий, – тяжко вздохнула Аллочка, – пока эти сорок дней просидишь дома, холостых и вовсе никого не останется, а так… Гуть, посмотри, какой славный, вон тот, а? Как его зовут? Ну что ты глаза пялишь! Может быть, у меня скоро столько денег окажется, что я таких мальчиков буду целыми отрядами покупать.
– Боже мой, – тяжко вздохнула Гутя. – Пора привозить отца, пусть он тебя вразумит ремешком, да нет, пусть уж вожжами, стоит ли из-за ремешка ехать?
Молодые кавалеры своим вниманием Аллочку не баловали, даже не помогло ни пальто, ни многообещающий взгляд, и домой она возвращалась в настроении убитом.
– Ну, наконец-то. А мы так волновались, – воскликнул Фома, открывая двери. – Мы с Варькой уже головы сломали – куда это наши маменьки подевались?
– Ой, ну что ты врешь? Сломали они, сами весь вечер трезвонили, порадоваться нам не давали, а туда же, волновались они, – излила на них свое плохое настроение Аллочка.
– Да! Волновались, – упрямо бурчал Фома. – Потому что убийца еще не найден, гуляет на свободе.
– И ужин не приготовлен, – подсказала Варька. – А кушать хочется. А я после работы не успела в магазин забежать.
– Я, доченька, тоже на работе была, – важно подняла голову Гутя.
– А у меня тоже – работы завались! – важно сообщила Аллочка. – Сегодня на свою фирму ездила посмотреть, слабенькая какая-то фирмочка, и работничков всего двое. Надо подумать, как расширяться.
И Фома и Варька смотрели на тетку, раскрыв рты. Но Гутя махнула рукой.
– Ой! Да не слушайте вы ее, она уже не знает, куда наследство денет. Варя, так у нас же пельмени есть. Что же ты? Надо было отварить. Фома! Ты будешь пельмени или сосиски?
– Гутя! Мне тоже штук пять сосисочек отвари, а? – умирающим голосом проговорила Аллочка и добавила: – Не буду сегодня на ночь наедаться.
И все же – наелась. Когда перед Аллочкой оказывалось блюдо с сосисками, она уже не помнила, какое время суток. Просто ела, пока не показывалось дно посуды.
– Мам, что там с Трофимовой? – спросила за столом Варька. – Фома переживает.
– Точно, – заталкивая в рот сосиску, пожаловался тот. – Мне так неуютно, хоть никто ничего не говорит, а мне все кажется, что пациенты на меня и смотрят по-другому, и очередь у меня поменьше, и даже лица какими-то недобрыми кажутся. Скорее бы все встало на свои места.
Гутя примолкла. Она сегодня хотела позвонить Наумчику, тому парню, с которым часто встречалась Трофимова Вероника Семеновна. Но так случилось, что она пробйгала с Аллочкой по всяким «Сиреневым туманам», потом еще по своей работе, а вот позвонить забыла. И сейчас уже поздно. А Фома переживает. Как в ресторан сходить, так без проблем, а как зятю преступника искать, так…
– Фома, – повернулась она к зятю. – У меня все по плану, ты можешь смело лечить людей со всякими лицами.
Всю ночь Гутя ворочалась. Нет, ну надо же так! То они себе живут спокойненько, живут, даже скучно становится. А то вдруг наваливается все разом. Ну стали они заниматься Трофимовой, так к чему же Родионов-то приключился? Им бы с одним делом разобраться, а приходится буквально разрываться. Потому что и Трофимову не бросишь, Фому выручать надо, спасать, так сказать, честь семьи. И от Родионова никак отказываться нельзя, Аллочка увязла по самые уши. Ну и потом, кто знает, а вдруг ей и в самом деле Максим Михайлович на память о себе оставит что-нибудь? Например… да хоть что-то!
Утром Гутя первым делом подбежала к телефону и набрала номер Наумчика.
Трубку долго не брали, а потом заспанный голос прогнусавил:
– А-а…о-о-о…
– Простите, мне хотелось бы услышать Наума, – начала было Гутя и замолкла. Ни отчества, ни фамилии этого Наумчика она не знала.
– У-у и-и… Кыхык! – понеслось в ее ухо.
– Его нет, да? Тогда вы ему передайте, что звонила…
– Да почему нет-то? Я ж вам по-человечески говорю – перезвоните минут через пять. Я только встал. И чищу зубы.
– Ой, ради бога, извините. Занимайтесь гигиеной, я обязательно перезвоню, когда вы будете уже с чистыми зубами, – мило извинилась Гутя и уселась ждать.
Она позвонила через десять минут, но вновь потерпела фиаско.
– Вы что, я душ принимаю, черт вас возьми совсем! – рявкнул чистоплотный товарищ.
– А-а, хорошо, я перезвоню, – испуганно брякнула трубку Гутя.
И снова уселась, тупо пялясь на себя в зеркало. Теперь она высидела ровно двадцать минут, обычно за такое время сама Гутя спокойно принимала ванну, но кто знает этого Наумчика, сколько он поливаться выдумает?
– Алло! – у Гутиэры Власовны уже кончилось всякое терпение. – Если вы сейчас скажете, что…
– Ну куда же вы пропали? Я вас жду, жду, – медовым голосом проговорил мужчина на другом конце провода. – Вы звоните по объявлению?
– Нет, я по зову души, – угрюмо отозвалась Гутя. – Мне хотелось бы с вами встретиться.
– Ваш возраст, годовой доход?
– Пусть это останется моей маленькой тайной, – скривилась Гутя. – Я хотела бы с вами встретиться и поговорить о Трофимовой Веронике Семеновне. Когда вы свободны?
– Ах вот оно что-о… – разочарованно протянул парень. – Ну-у… я вам ничего не могу обещать. Вероника Семеновна погибла, и что о ней говорить? Да я и не хочу ворошить прошлое. Я даже вспоминать об этом не хочу! Мы расстались, и все. И забудем. Мне надо забрать у нее кое-какие свои вещи, и то я не могу к ней наведаться, а вы еще и разговаривать со мной собрались? Нет, я не хочу. Да я боюсь, в конце концов.
– Ну и напрасно. Вашими вещами может заинтересоваться милиция. И очень серьезно. Вы же последний, кто с ней был близок.
– Я? Да я никогда с ней близок не был!
– А вещи? – ехидно напомнила Гутя.
– И что? Вещи мои там лежат, потому что она мне их сама и покупала. А я все никак не мог их забрать. Потому что она меня к себе приглашала не часто. И то, только сумки какие-то просила затащить или
