– Это у простых, а тот Фома в частной клинике работает, знаете, какие у них бабки?
– А если у них такие бабки, так на кой черт ему было убивать эту Трофимову? – поддела Наумчика Аллочка.
– Так она ему надоела, и все. И грохнул.
– Ты так легко об этом говоришь, наверное, сам, того – и грохнул! – уставилась на него Гутя.
– Я не мог! Ну, вот кто-то убил Веронику, и что теперь? Раньше я хоть деньги у нее занимал, а сейчас и вовсе – гол, как церковная мышь.
– Ничего, найдешь себе новую тетеньку, – скривилась Аллочка и ткнула парня пальцем в толстый живот. – Ты хоть бы фигуру накачал, что ли! Как еще на тебя женщины клюют? Или ты специально по старшему возрасту специализируешься? Потому что молоденькие миллионерши на тебя уже не смотрят?
– Да на него уже и престарелые внимания не обращают, он же говорит, Трофимова его никогда не любила, – напомнила Гутя.
– А ну и что? И все равно, мы с ней дружили. А фигуру я накачаю, и тогда у меня такие тетки будут!
– Лучше б ты себе мозги накачал, – вздохнула Гутя и потянула сестру за руку. – Пойдем, Аллочка, у нас еще столько дел…
По дороге домой сестры ворчали, не переставая.
– Нет, ты посмотри, этот альфонс еще и недоволен, что на него завещание не написали, – возмущалась Гутя.
– Ну а как же! Он ее так «обоёвывал», а она полюбила Фому!
– Вот это мне, кстати, совсем не нравится. И без того все на него косятся. А если еще узнают, что она была в него влюблена!
– А кто нас спрашивает, нравится нам или нет, говорят, и все. Просто надо быстрее найти преступника, тогда на Фому и коситься не будут.
– А может быть, ее и в самом деле Наумчик убил?
– Что ты говоришь? Кого он может убить? Он же за своими тряпками приходить боялся. Нет, этот не мог, – задумчиво проговорила Аллочка. – Вот только бы узнать, кто…
– И главное – ни одной зацепочки!
Дома Гутя с Аллочкой прямо у порога наткнулись на Варьку с Фомой.
– Что случилось? – испуганно вытаращилась Гутя, увидев зятя с дочерью в такое раннее время, да еще и в домашних халатах. – Вас уволили? Оптом?
– Мама, сегодня суббота, – вздохнула Варька. – Ну надо же хоть когда-то отдыхать?
– Да! И повнимательнее относиться к своим детям, – добавил Фома.
– А ты вообще молчи! – неожиданно рявкнула Аллочка. – К тебе и так столько внимания, прямо и не знаешь, куда от него деваться!
– Это уж то-о-очно! – протянул парень. – У одной не могу допроситься завтрак приготовить, другие вообще сбежали с утра пораньше, и это, надо заметить, при том, что я – единственный мужчина в семье! А если Аллочка замуж выскочит? Хотя…
– Нет уж. Погоди, – насторожилась Варька. – Это про какое такое внимание ты, Аллочка, заговорила? Что, опять в подъезде надпись «Фома+ Таня = любовь» увидела, да? Опять у девчонки гормоны играют?
Это знал весь дом: на пятом этаже проживала светлая девочка Таня пятнадцати годков. Тихо проживала, с родителями, и никому никогда гадости не делала. Но исключительно раз в месяц у девчонки сносило крышу, и она добросовестно пачкала стены подъезда надписями: «Я люблю тебя, Фома, Варька, брось его сама!», или же: «Червяк без яблока не может, а мое сердце Фома гложет», или – «Птичка съела весь горох, я люблю тебя, Фома». Последнее произведение отчего-то не содержало в себе рифмы, но было особенно любимо Фомой и всеми Неверовыми. Сразу было видно – как сильно девочку терзает первое нерастраченное чувство. И уже родители ругали дочурку так, что стены тряслись, и соседи материли несчастную девчушку ненормативной лексикой, и сами родители драили стены и извинялись всякий раз, когда сталкивались с Неверовыми в подъезде – ничего не помогало. Поэтому по умолчанию было решено: пережидать сей взрыв любовных девичьих страстей, как небольшое неудобство, и только. Вот Варька именно на Танюшку и подумала, когда Аллочка завела этот разговор. Но сейчас как раз дело было не в ней.
– Алла! Ну что ты молчишь? Опять Танька?
– Варя, ты такая наивная, – с легким превосходством взглянула на племянницу Аллочка. – Да если бы только Танечка!
– Да! – вздернулся Фома. – Можно подумать, я вообще какой-то! Можно подумать, настоящие женщины мной уже и заинтересоваться не…
– Его страшно любила Трофимова, – строго произнесла Гутя.
– К… кто?! – вытаращился Фома. – Вероника Семеновна?!
– Именно! – тожествующе подняла палец Аллочка и вдруг повернулась к сестре: – Гуть! А я тут подумала – а может, она на Фомку тоже завещание написала, а? Вот бы здорово! Мы бы сразу Фомку от нас отселили, правда же? Фома! Значит, слушай: в понедельник пойдешь к нотариусу и так, между прочим, поинтересуешься – а не оставляла ли у него завещания некая Трофимова, на имя…
– Фома! Да не слушай ты ее, – отмахнулась Гутя. – Аллочка, ну что ты ерунду несешь?
– Да какая ж это ерунда? У этой Трофимовой денег куры не клевали, у нее и кур-то не было! А им лень к нотариусу заглянуть.
– Ты как себе это представляешь? – вскинулась Варька. – Он, значит, отстоит обалденную очередь. А потом эдак невинно заглянет и спросит: «А вы не в курсе, там никакой покойник мне ничего не передавал?», – ты что, совсем уже?!
– Правда, – как-то неуверенно поддакнул Фома и щелкнул пальцами. – Но сама идея хороша. А вообще, с чего ты взяла-то, что она меня, ну, что я нравился этой Трофимовой?
– Нам сегодня ее друг так сказал, Наумчик, – объяснила Гутя.
– Вы ходили к Трофимовой? – удивилась Варька. – А почему нас не позвали?
– А что там целой делегации делать? – фыркнула Аллочка. – Там все равно ничего не было, только бумажки нашли какие-то.
– И что? – нетерпеливо спросила Варька. – В этих бумажках что-то есть?
– А вот мы сейчас позавтракаем, а потом все и усядемся их перебирать, – проговорила Гутя. – И вообще, нас ждет серьезная работа. Аллочка, это я между прочим, тебе говорю! Серьезная работа – это значит, ты чистишь картошку, Фома пылесосит ковры, Варька моет полы, а я… Ух ты, батюшки! Мне же надо позвонить по работе!
Когда семья встала из-за стола, заняться бумагами у них все же не получилось. Отчего-то без умолку принялся звонить телефон. Сначала позвонила Гуте ее давняя клиентка, Алевтина Карловна, и выплакала все свои проблемы, накопившиеся за неделю. Алевтина Карловна, дама лет шестидесяти, никак не могла найти свою вторую половину и жутко переживала, что ее драгоценные годы не скрашены мужским вниманием. Причем всех кавалеров, которых ей находила Гутя, она безбожно отметала – ее интересовали непременно звезды эстрады, причем довольно крупного масштаба. А Гуте только единожды удалось завлечь на вечер звезду местной филармонии, семидесятилетнего конферансье, да и тот на Алевтину внимания не обратил, а принялся волочиться за тридцатилетними девочками. Поэтому каждые выходные Гутя честно отрабатывала свои деньги, сочувственно вздыхая возле телефона.
Потом Аллочке позвонила Таня Комарова и, сильно смущаясь, спросила – как скоро она может рассчитывать на трудоустройство, потому что у ее мужа с работой дела вообще пошли ни к черту, а кушать хочется. И ведь Алла Власовна ей обещала! Аллочка промямлила, что сейчас главврач временно отбыл в командировку, на Канары, а без него она такие вопросы решить никак не в состоянии.
Затем дважды звонили Фоме, и все время по работе, первый раз – техничка спросила, не знает ли он, куда подевалось ведро из его кабинета, потому что ей надо генералить, а ведро как мыши съели. А во второй раз позвонил сторож, поинтересовался, как называется воспаление мочевого пузыря по-научному, потому что он, конечно, написал, что это аппендицит, но у него кроссворд не сходится.
Только ближе к вечеру, когда Гутя, рассердившись, выдернула телефонный провод из розетки, они уселись на полу и стали перебирать бумаги несчастной Трофимовой.
