Она провожала взглядом одинокую фигурку. Одинокую даже среди спутников. Провожала, как провожают последнюю стаю птиц. Он что-то говорил ей о своём деде, о том, что должен отомстить за него. Она все понимала. Месть — о, это святое! Это знал её народ.
А она не знала, какой толк жить, коль скоро он не вернётся.
— Я буду ждать, — шептала она. Она в это верила.
В Долину Алого Корня пришёл рассвет.
Не знал того Борин, и Корд'аэн не сказал ему, что он был первым истинным сказителем для народа лесных цвергов — за много сотен лет. Что знахари и ведьмы не рассказывали сказок. Что их язык был для того не годен. Что не было связи между поколениями, а в легендах не было яростного и ласкового света, не было бархатной и властной тьмы. Потому сжечь человека заживо было очень весело.
Новый день зарождался над лесами кирлингов. Во чреве дочери старейшины зарождалась новая жизнь. И улыбался Корд'аэн О'Флиннах, ибо ведал, что сын Борина-скальда оставит по себе долгую, славную память как великий вождь и сказитель, и что в доме врага родилась гадюка.
Но никто не видел его улыбки. Он хорошо умел её прятать.
Сыро. Кисло пахнет помётом и плесенью. Коптят факела. Тени пляшут на стенах пещеры. Воздух дрожит, гулкое эхо шагов бьётся меж потолком и полом, мечется в известковых отростках. Тидрек и Дарин идут весело, Дэор и Рольф ворчат. Нас ведёт Корд'аэн…
…Они появились внезапно. Цверги: факела, железные копья и топорики, бурая шерсть, малюсенькие глазки. Они бросились на нас с воплем. Им не слишком повезло в тот день. Я слышал свой крик: 'Месть! Месть!', увидел, как секира вонзается в слюнявую морду, ощутил кровавый гейзер. И в тот самый миг, когда от моей руки пал цверг, когда я перешагнул его труп — я воскрес. Шум распался на отдельные звуки, серая пелена спала с глаз, и я вынырнул из холодной рыбьей пасти. Земля под ногами — смёрзшийся пепел. Над землёю — блестящий обсидиан, из которого росли чёрные башни, увенчанные фиолетовыми кровлями.
Как-то малышка Алле из старой сказки сюда добиралась?..
— Вот она, Драконья Глава, — тяжело вздохнул Рольф.
— Вот он, Девятый Замок, — эхом отозвался Корд'аэн.
И в его голосе я услышал радость.
— Привал, господа, — возвестил друид, и тогда возрадовались все мы.
— А где вход? — спросил Эльри. — Или мы туда впорхнём на крыльях любви?
— Ворота откроются в положенный час, — сказал Рольф угрюмо, — на закате. Если откроются…
— Целый день впереди, — Борин беспечно потянутся и разлёгся на плаще. — Будите, если что…
Верно, ныне ещё не было полудня. Чистое небо, шитое тучами по виднокраю, проливало свет на древние горы. Чужие горы, страшные, не такие, что могли бы понравится нашим людям. И Девятый Замок, обломок доброй сказки, был под стать горам.
Следовало бы мне его бояться, но сердце отчего-то не хотело обливаться льдом. Нет, я любовался твердыней, ибо она была прекрасна. Ужасна — да, но и красива. Замок словно рос из обсидиановой скалы, и стены его казались обтёсанными, шлифованными склонами гор. Нежно-лиловое небо любовалось собою в тех чёрных зеркалах. Мы все стояли и любовались прекрасным творением неизвестных зодчих.
И вдруг Дарин тихо произнёс:
— Мир суровый, мрак подземный у жестокой Хель чертогов…
Дэор продолжил:
— Семь темниц, узилищ девять, замка снежного пороги…
И Рольф повёл дальше, под звук одинокой волынки западного ветра:
— И начертанные знаки над Железными вратами…
Борин присоединился:
— Над студёными ветрами, надо льдами и морями… — грустно улыбнулся Корд'аэн. — Это выше всех нас. Не ищите смысла, не думайте о выгоде: они обманут вас, отравят вас, и выбросят, и мне горько говорить это… Тут мало просто не бояться смерти. Тут надо и жизни не бояться.
Что её бояться, — промолчал я. — От неё тошнит…
И тут меня словно ударило. Сильно.
А ведь его тоже тошнило. Корд'аэн О'Флиннах, друид, человек Холмов, он никогда не забывал, насколько омерзительным сделали мы этот мир, устав напоминать себе, что мир прекрасен. Жалел ли я его? Нет, пока — нет. Но моё уважение он вернул.
— Знаешь, Корд… — начал было я, избегая поднимать на него глаза, но он мягко прервал меня:
— Знаю, дружище. И поэтому мы пойдём в Девятый Замок все вместе. На закате, когда для смертников распахнутся врата судьбы. Пока же — отдохнём…
— Какое в волчью задницу отдохнём! — буркнул Тидрек. — Холодрыга же…
— Я ради такого случая колдону, — уверил его Корд. — Заслужили…
— Собаки служат! — фыркнул Дарин. — Дверги — зарабатывают!
— Зарабатывают, — со смехом кивнул друид. — Всякие раны, синяки и ссадины. Подойди ближе, наследный князь Подземных Палат, надобно осмотреть твоё плечо. Остальных это, кстати, тоже касается!
Все, кроме Асклинга и самого колдуна, носили повязки. Молодчина, Корд'аэн, предусмотрел, захватил пол-лиги тряпок и прочей лекарской мелочи. Только где он это все уместил?
Хо-хо. Там же, где и еду.
В Асклинге.
Эльри, Борин, Тидрек и Дэор хохотали, глядя на Рольфа. Бедняга, он-то думал, что наш Асклинг добропорядочный дверг-бородач, и вот у него на глазах чародей берёт и откручивает ему голову! А тот — нет бы орать от боли — улыбается. А потом рука волшебника достает из его внутренностей лепёшки, солонину, воду, какие-то лекарские пузырьки… Это мы привыкли к ясеневому товарищу, да и то — Дарин, похоже, ещё сомневается, как к нему относиться…
Рольф хмуро покрутил головой, и отвернулся, громко сплюнув в сторону Асклинга:
— Тьфу! Чёрное колдовство! Пропадите пропадом, чтоб вам гореть после смерти!
Лазуриты Асклинговых глаз потускнели. Он обиделся, но промолчал.
