Потому что он не видел, как вставали с земли поверженные орминги. Но ормингами они не выглядели.
Ко мне шли мои соплеменники. Не те, что стояли на стенах Норгарда в его последний час. Те, что тогда ушли. Этер Хольд и его слуги: Агни, Хёгни и Трор. Альдерман Свен Свенсон со своими хирдманами во главе с Грамом Гримсоном. Старики Альвар и Фундин. Хейда, дочь Хедина с подружками, и её возлюбленный Тервин. Эрвальд, что вызывал меня на поединок за Митрун. Эгги, которому я пересчитал ребра. Кто-то ещё.
То была глупая шутка. Глупая и злая. Орминги или норинги — теперь для меня это имело немного значения. Свои? Родичи? Никогда не любил ни Свенсона, ни его клику. Никогда не уважал Этера. Мне не жалко его слуг. Мне не жалко Хейду и её ненаглядного Тервина, хотя некогда я нёс его с разбитым лицом из трактира. Но я видел слишком много крови, чтобы теперь об этом беспокоиться. На Эгги и Эрвальда я даже не глянул, располосовал их Рольфовым мечем. Перед стариками задержался.
— Ты устал, Снорри, — сказал Фундин. — Присядь, отдохни.
— Я не устал, — свинцовые губы обронили слова, связывая мне руки, но на удар меня хватило. И на второй тоже. Альвар прошептал:
— Скоро ты убьёшь нас ещё раз.
А потом рассыпался в пыль.
А я стоял и плакал о том, чтобы здесь не объявились мои отец и мать. Ибо на них у меня рука не поднимется. Пока что не поднимется.
Боги услышали: этого не случилось.
А Дэор видел своих знакомых, я слышал его изумленный шёпот:
— Бьёрн? Менрик? Готлаф ярл? Эрвинд… Эрвинд, падаль!.. Эльнге? Фионнэ!?
Дэор кромсал тени ножом из зуба какого-то зверя, не веря своим глазам. Суровый витязь хотел вырвать их и выбросить прочь, отрезать себе уши, чтобы голоса не искушали его, но лишь колол и резал воспоминания, перебирая левой рукой оберег на шее — три сушеных волчьих ягоды. Перед ним застыла прекрасная дева с большими печальными глазами.
— Фионнэ… нет, нет…
Глупец! — хотел крикнуть я ему, — нельзя говорить с духами! Но он сцепил зубы, и стал похож на волка-оборотня, свирепого варга, и когда любимая наклонилась поцеловать его — он всадил ей нож в сердце.
— Так вот что ты выбрал сегодня, — грустно улыбнулась, растаивая, дева-альв.
…Вот мы стояли и тяжело дышали, и не смотрели друг другу в глаза. Мы видели нечто запретное. Но бой не кончился, нет! Ибо теперь нас окружили двойники наших боевых побратимов. И я не знал, смогу ли зарубить Борина, что шагал на меня со своим чёрным мечем. И Дэор не знал, сможет ли убить Дарина, который так и не простил ему оскорбительный нид. И ещё мы не знали, где тут наши братья, а где — двойники.
— Снорри, спина к спине, — Дэор спрятал свое оружие и взял секиру Эльри, он был бледен, а руки его дрожали. — Отбиваемся и не подпускаем близко. Сможешь?
— Ты главное разговоров с ними не заводи о выпивке и бабах.
— Тут говорить не о чём, — ухмыльнулся Дэор. — Эль дерьмо, девки шлюхи.
— Слышу речь мужа
И вновь звучала колдовская песнь, больше похожая теперь на молитву.
И Корд'аэн не выдержал, и упал, полумёртвый, и дыхание его стало штилем. Его взор погас, подернулся пёплом пожара, того пожара, что устроил он сам. И его песнь оборвалась. И рухнула в бездну, точно ослабшая птица.
И снова взвилась, расправила крылья, хоть и звучала теперь на другом языке.
Ибо то пел Борин сын Торина.
Корд'аэн поднял глаза. Свет возвращался в них. И было удивление, и радость.
— Я поступил верно, волшебник? — Борин наконец разжал кулаки.
— Прекрасно, скальд. Ты лучший из песнопевцев.
Воздух наполнился гудением. Сотни мух набросились на нас. Гнусы не кружились. Они просто отщипывали крохотный кусочек и растворялись во тьме. Нас мухи даже не задевали, нет. Они точно знали, где пожива. Через пару минут от двойников не осталось и следа.
Только павшие орминги на камнях…
Большая кошка и лиса расцепились. Финнгалк отошёл от побоища и поднялся в воздух. Женщина- рысь летела прочь, ибо у неё был дом, а дома ждали котята. Лиса, что была частью души Корд'аэна, взбежала ему по руке и прыгнула за шиворот. Тогда друид поднялся и трижды оглушительно хлопнул в ладони. Из Замка донеслись ответные хлопки. Дверги и Асклинг стояли на ногах, живые, хотя и не совсем целые. Эльри решительно отобрал у охотника свою секиру. Дэор тоже был будто бы в порядке.
И только Рольф Ингварсон по-прежнему лежал рядом с павшими.
Асклинг склонился над замершим псом.
— Тут ничего не поделать, — сказал Корд'аэн. Асклинг лишь молча кивнул.
А Корд'аэн обратил свой насмешливый, кипящий грозами взор на двух чародеев. Струи ливня шумели в густой листве, яркой и сочной. Гремел гром. Двое влюбленных плясали под дождём. Гордые, дерзкие, свободные. Они целовались под омелой, насмехаясь над ней.
И Дейрах кан Кеарах не выдержал этого взора.
Жезл раскололся в его руке, сама рука превратилась в кровавую плеть, в мясо на косточке. Он стиснул зубы, он не хотел становиться на колени перед победителем. Друид сказал:
— Мне повезло, что мы не встретились чуть раньше.
— Что изменилось? — прошипел Дейрах.
— А ты заметь, кого я привёл, а кого — ты. Я привёл друзей и готов был принести их в жертву. А ты
