— Здравствуй, Тиримо, — Тидрек неуклюже поклонился, — боги, неужто и правда ты?..
— Почему это не могу быть я?
— Потому что тебя не может тут быть. Ты на своём острове…
— А мы по-твоему где? — раздражение мелькнуло в голосе. — В Девятом Замке, что ли?
Тидрек пожал плечами. Не было особой разницы, где и когда.
— Вы уходите?
— Уходим, — вздохнула Тиримо, подходя к громадному окну.
Он прошёл вслед за ней. Стал рядом, придерживаясь правой рукой за раму портала. Левая рука взметнулась вверх, чтобы по привычке обвить талию Тиримо. Тидрек одёрнулся в последний миг. В глазах возлюбленной бушевали железные волны, волны бескрайней равнины, морской пучины тысяч и тысяч слёз.
Кровавых слёз.
Сердце стучало молоточком, розы распускались в небе, колокольчики плясали вдалеке, и ласточки и чайки пели печальные песни. Хотелось ласкать тёплое золото волос, но между ними была холодная боль…
И Тидрек едва сдерживал крик, рвущий грудь.
Под ними, внизу, разлеглось море. Серое небо купалось в бескрайних водах. Лёгкие корабли, с птицами на носах, казалось, были неподвижны, словно не на волнах стояли, а на крепком льду. Меж кораблями и берегом сновали лодочки, перевозившие всякий хлам. На берегу стояли очереди с поклажей.
Тидреку на миг показалось, что он увидел, как арфист Калластэн помахал ему.
— Мы уходим… — прошептала златовласка.
— Почему? Почему, Тиримо?
— Я говорила в письме. Мы все отравлены. Мы все больны. Близится война, после которой все сны станут чёрно-белыми, серыми. Падут хрустальные башни Лаастенмаа, престольные залы будут разрушены, а единорогам отпилят рога и станут продавать в аптекарских лавках как средство от похмелья. Может, ты скажешь, что мы бежим, точно крысы с корабля, но… Мы уходим. Мы слишком задержались здесь.
— Коль скоро ты уйдёшь, я уйду с тобой, — прошептал Тидрек.
— Нельзя. Ты просто не пройдёшь. Ты — из Подземного Народа, — она даже не смотрела на него, — вы тоже скоро уйдёте в глубины гор и там окаменеете. Нет больше для нас места в девяти мирах. Туман не пропустит тебя…
— А если я больше не буду… человеком Подземного Народа?
— Ты… ты готов пойти на это?
— Я готов уже тысячу лет.
Тиримо обернулась и отошла от портала. Тидрек обернулся вслед за ней.
Теперь посреди зала стояла железная чаша на треноге.
А в чаше была бездна.
В чаше пылало огненное чрево мира.
В железном котле бушевало багровое пламя. Кузнечный горн, жерло вулкана, расплавленный крик… Воздух дрожал над чашей, от жара и страха. Воздух боялся стать частью этого варева. Но — становился, ибо пламя шумно и горячо дышало. Перед глазами дверга возникали разверстые пасти драконов, огнедышащие горы, гейзеры, тигли и горны, священные огни друидов…
И почему-то Чёрная Чаша Гельмира Златобородого.
Тидрек отвернулся. Он вспотел. Его трясло. Спрятал руки в карманы, чтобы Тиримо не видела их постыдной дрожи. Страх бился в груди. И Тидрек был в шаге от того, чтобы отступить…
Его ударил смех. Дурацкий, визгливый девчоночий смех. Никогда его Тиримо не смеялась так мерзко.
Тидрек оглянулся.
А Тиримо не было. Вместо неё — Хранительница Герна, невероятно похожая на одну из тех девушек, которых в весёлых домах Боргоса сто на сотню. Тидрек вздохнул. Хотелось кого-нибудь убить.
Прежде чем она успела открыть рот, мастер достал тот самый кинжал, дроттегьёф с розой в эфесе, которым убил ведьму, и шагнул к Герне.
— Сейчас я тебя немножко порежу, — пообещал он, весело улыбаясь.
Хранительница превратилась в зеленого дракона и зашипела:
— Это хорошо, что ты захватил свой ножик. Он тебе пригодится, но не для того, чтобы кого-то резать! А маску ты взял? Нет? Очень, очень жаль! Ибо она тебе идёт больше лица!
Тидрек остановился.
— Будь ты проклята! Надо покончить со всем этим! Что я должен делать?!
— Брось кинжал в огонь.
— Этот кинжал?
— Других тут нет.
— Мой дроттегьёф?
— Именно так.
— Туда, в огонь?
— В огонь. Навсегда.
— Нет, я точно кого-то порежу…
— Разве что себя. Тебе жалко? Конечно, тебе жалко… Но чего ты хотел? Ты хотел нового имени, нового облика, нового родства? Тогда ты должен отрезать от себя всё, что было прежде. Всё. Все связи с минувшим. Со своим народом. С землёй своих предков. Иначе никак. Ты не будешь более мастером, ты будешь забытым сном.
— Забытым? А Тиримо я тоже… забуду?
— Если любишь — не забудешь, — сурово сказала Герна.
Тидрек подошёл к пламени. По привычке хотел начертать руну Охраны, но остановился. Вздохнул тяжело, коснулся губами серебряной розы в хьяльте, и — бросил кинжал в котёл.
Вспыхнула синяя молния, огонь жадно облизнулся и заурчал от удовольствия.
Из огня возникла маска. Та самая волшебная маска, что предала его.
— Одень её, — подсказала Герна.
Тидрек подчинился. Не мог не подчиниться.
' — Ты! — перст упёрся в Тидрека. — Широка и глубока равнина китов, и говорят, будто нет ей предела. Огонь пылает в подводных глубинах, и тысячи глаз смотрят с болью и ненавистью, ибо им неведомо прощение и покой. Ножи кромсают старое чучело, из вечного моря выходит чудовище с красивыми глазами, исполненными огня, и плачут, плачут в небе чайки…' — вспомнилось предсказание. Теперь он понял, что видела колдунья. Слишком поздно.
…Он падал в кричащую бездну. Его проклинали на сотнях языков. Глаза, бесконечные глаза, налитые слезами и кровью, блестели, точно звёзды. Его клеймили, точно он коровий зад или плечо распутной девки, его клеймили предателем, трусом, уродом, ниддингом… Его седая матушка плакала и причитала, ибо он сломал клятву. Его дед, мастер Скетто, проклинал его за то, что хрустальный цветок оказался в итоге у пустой красотки. Финнгалк радовался, что Тидрек нашёл ответы на загадку, лишь когда они уже ему не нужны. Гельмир и Асклинг, такие похожие и непохожие, смотрели на него с сочувствием, от которого хотелось выть. Безжалостно смеялся Калластэн. Ему вторила огненная ведьма…
А он терпел, падая всё глубже, хватаясь за образ серых глаз Тиримо, а потом не стало ничего. Яркая белая вспышка уничтожила мир, и он наполнился наслаждением.
Котел взбурлил, выплёскивая новую судьбу.
Маска стала настоящим лицом. Безымянный высокий альвин вылез из огненного чрева мира. В глазах его застыл холодный туман, как и вокруг. Он стоял на чёрном каменном мосту и твердил три слова.
