— Скажи, коли ведомо: какая судьба ждёт моего сына? Стыд или добрая слава?
Долго молчала Арна-колдунья, младшая эдда, дитя тьмы и ночи, внучка земли… Не здесь она была, не сейчас, — нигде, никогда, и везде, всегда… Наконец очнулась.
— Одно могу сказать: тебе не придётся стыдиться за сына. Ни на твоей памяти, ни после. Никогда. Ибо те, за кого стыдно отцам и матерям, не рождаются в час зимней грозы.
Стыдиться не суждено — и этого довольно для отца.
Говорят, так родился Снорри Турлогсон, прозванный также Безумцем Норгарда. А правда это или нет — как знать…
2
Старый Балин зовется этот дуб. Он стоит у реки, на север от усадеб и борга. Он стоял там всю жизнь, от сотворения мира. Он уже сторожил долину реки, когда Нори Большой Башмак только пришёл сюда с роднёй — а до него тут не было двергов… У нас все знают, что дуб волшебный, хотя чаще говорят — заколдованный. Чары пронизывают древнее древо от узловатых корней до мощных рук-ветвей и густой кроны. Бурый мох на северной стороне — это борода степенного горожанина, вроде нашего альдермана Свена Свенсона. Трещины на коре — то морщины почтенного старца, и на ум сразу приходит наш пасечник Фундин в своей старой шляпе с личиной против укусов. Три беличьих дупла — добрые глаза и улыбка. Однако же не следует приглядываться к этому лику в сумерках — можно увидеть нечто гораздо более древнее, страшное, о чем не говорят днём, а уж ночью и подавно.
Исполин смотрит на тебя и улыбается — но улыбается как-то странно: не то сурово, словно вызывая на битву, не то лукаво, точно зная, что у тебя дырка в подштанниках, а тебе лень её заштопать, а иногда — скорбно, на самом краю безумия… Так может смотреть отец, чьи непослушные пальцы сжимают коченеющее тельце ребенка. Своего ребенка. Довелось мне посмотреть на такого отца. Ловар Ловарсон его имя. Его дочурку Сайму чуть не съели волки. Не съели, но загрызли насмерть.
Никогда не забыть мне той страшной улыбки…
С той поры Ловар стал безумцем, и это было потерей для всех нас. Ибо он был главой артели лесорубов и вел дело мудро. А надобно сказать, что лесорубы кормят всех нас, меняя лес на зерно и мясо. Часто Ловар ходил сюда — советовался со Старым Балином, словно с пращуром или хозяином леса. И Лес говорил с ним, лесорубом народа Двергар… Теперь не ходит.
Я хожу сюда — вместо него, вместо себя, вместо…
— Привет! — прозвенел девичий голос. Самый милый голос для моего сердца.
— Здравствуй, березонька моя!
…Неведомо почему так получилось, однако многие, не принадлежащие к нашему народу, свято убеждены, что наши жены подобны то ли медным самоварам, то ли отвратным чудовищам, что живут за краем мира. А впрочем, не важно, что там говорят неразумные. Моя Митрун стройна и прекрасна, у неё дивные золотые волосы и безбрежные синие глаза. Часто я сожалею, что боги обделили меня даром творца кённингов, и я не могу воздать хвалу её красоте. Впрочем, хватит и того, что я не слишком толстый для потомственного пивовара. Мы с ней созданы друг для друга, осенью свадьба, а кто против — того я попотчую, да не пивом, а кулаком!
— Так я и думала, что ты здесь, — сказала она с укором.
— А тебе, думается, хотелось бы, чтобы я, как настоящий мужчина, валялся в кустах, пьяный и весёлый, весь в…
— Ты не знаешь меня, настоящий мужчина, и думается тебе неверно.
— Ну вот и всё.
— Нет, не всё! — вспыхнула Митрун. — Не всё! Я уже давно хотела с тобой поговорить. Зачем ты ходишь сюда? Почему именно сюда, а не к Восточной Чаще, не к причалу, не к мысу Эльдира? Это какой-то семейный обычай? Или… — она замолкла, и жутким стал её взор, а затем…
— Мерзавец! Подлец!! Я так и знала!!! — она сжала кулачки и начала озираться по сторонам, ища, кого бы разорвать. — Где эта потаскуха, охотница на чужих женихов?! Где ты её прячешь?!
У меня не было слов, чтобы описать её красоту в этот миг. Хотя, конечно, я понятия не имел, о чем она…
— Кого — её? — промычал я неубедительно.
— Ах ты не знаешь?! — закричала Митрун, разрывая горло. — Эта коза Хейда! Хейда, дочь Хедина! Права была моя матушка! Ты — плод гнилого корня изгнанников! Отец твой рассорился с родичами, и ты — его отродье!
— Митрун, тише! — я шагнул было к ней, обнять, успокоить, но…
— Не подходи! Клянусь, я брошусь в реку и утону, если ты ещё хоть раз меня коснёшься! — моя невеста, раскрасневшаяся, всклокоченная, с горящими голубыми глазами, отступила назад, словно дикая кошка, что готовится к броску. — И тётушка Эльва была права! Да! Права! Все мужчины — одинаковы! Похотливые кобели, козлы и кабаны!
Она была прекрасна в гневе, но всему есть предел.
Эльва — старая дева. Безумная старуха, никчёмное, ничтожное создание, стоит ли придавать значение её словам?..
— Что ты молчишь? — надрывалась Митрун. — Тебя вчера видели с ней! С козой Хейдой!
— Не понимаю, откуда…
— Да! Я всё знаю! — торжество Митрун звенело горном. — Мне Леда сказала! Она видела вас! Снорри, всё кончено! Я ухожу!
— Иди.
Её словно ударили. Сильно. По голове.
Словно Старый Балин рухнул ей на темя…
— А ты думала, — говорил я, глотая горький лёд, — что я стану тебя останавливать? Как Эльри говорит: вольному — воля! Спасённому — боль… Леда видела, как я целовался с Хейдой? А может, я заодно её обесчестил? Вот тут, на дубу? Очень, надо полагать, удобно! Этого твоя Леда не видела? А может ли она поклясться на кольце? Хотя она и не в таком поклянется, лишь бы достичь своего. Весь Норгард знает, что она неровно дышит при виде Тервина Альварсона. Все знают, что красавчик Тервин и Хейда, дочь Хедина, уже помолвлены. Осенью свадьба. И всем ведомо, что сердце Тервина не бьётся быстрее при виде Леды. Даю руку на отсечение — Леда готова утверждать, что видела Хейду не только со мной! А если ты веришь бабским сплетням больше, чем своему жениху… Позор в таком случае на тебя и твой род. Всё.
Митрун пронеслась мимо меня, как вихрь. Она мчалась к дубу, заметив нечто такое, чего я не увидел…
Увидел.
Всё, мне конец… Смерть в когтях ревнивой невесты…
— А это что такое?!
Она держала в руках женский поясок цвета чайной розы.
— У нашей благочестивой Хейды, — говорила Митрун неторопливо, как яд, убивающий тело, как палач, вырезающий жертве 'Кровавого орла', — есть такое милое розовое платьице. Она в нём вертит бёдрами на танцах. Готова поклясться своей девичьей честью — этот поясок от того платья.
— Да, так и есть, — я зевнул, — разве ты забыла? Где мы были с тобою вчера вечером? Здесь. А кто был после нас? Тервин и Хейда. Что они делали? То же, что и мы. Другое дело, что до свадьбы я не сниму с тебя платье.
— Попробуй только, — фыркнула Митрун и спрятала пояс Хейды.
— Однако я всё же вынужден признаться тебе, — сказал я, — мы и правда виделись с Хейдой. Третьего дня, когда наш Тервин-соблазнитель напился в трактире. Когда братья Фили и Кили разбили ему
