— Смотри же! — погрозила пальчиком Сайма и побежала в ночь, на север, куда шли другие призраки…
…Они все застыли на стенах и башнях борга. В боевом облачении, со знамёнами и барабанами, они глядели на север, во мрак над горами Морсинсфьёлль. В глаза древнему крылатому чудовищу, что гнездится на серых вершинах. И не было страха в их лицах. Ни тревоги не было, ни отчаяния. Лишь спокойная решимость. Небо над Хвитасфьёллем светлело, звёзды гасли одна за другой. Близился золотой, кровавый рассвет. Теперь я знал, что рассвет настанет и солнце взойдёт.
Свет разливался над Норгардом. Воины на стенах, наши великие предки, сделались прозрачными. Свет пронизал их насквозь. А потом они растаяли. Но, конечно же, они были там. Они всегда были там.
Я поднял голову. Высоко в небе кружили две птицы. Я улыбнулся и помахал им рукой. С небес донёсся ответный клёкот.
Завтра суждено мне войти в свой Девятый Замок. Только не найти тут доброго дедушки с волшебным колечком…
В былые времена в час опасности жители Норгарда собирались в борге, прихватив самое необходимое. Деревянный тын вокруг города себя не оправдал. Его всё время ломали, причём чаще свои же. Потому его благополучно растащили на дрова, а вместо этого построили борг.
Когда настало утро, я осмотрел крепость получше. Боеприпасов было немного, но и я был один. В башнях имелись бойницы для стрелков, в оружейной — самострелы. Ещё на стенах и в башнях были какие- то военные машины, с цепями, шестерёнками, рычагами, но как они работали — мало кто ныне помнил, разве что Транд Кузнец.
В главной башне были кладовые, службы (кузня, столярная и столовая) и жилые помещения. Кроме того, наверху была котельная, а от неё шли трубы для подачи кипятка на буйные вражьи головы. Ворота такой же толщины, что и стены — полтора альна, в одиночку никак не открыть. Они запирались на стальной засов и перетягивались цепью крест-накрест. По счастью, был ещё подземный ход. Цверги ни за что его не найдут.
Я перекусил на скорую руку (гибель гибелью, но не дело по этому поводу голодать) и решил поглядеть, чего мне там Эльри оставил. Оказалось — не так уж мало. Кожаный доспех с нашитыми бляшками просто как на меня делали. Снизу он, правда, чуток заплесневел, но мне ли привередничать. Круглый шлем с откидной железной личиной оказался великоват, но я решил, что это лучше чем ничего. Шапку одену, и будет как раз. Круглый дубовый щит, оббитый по ободу железом, с шипом посередине, с непривычки показался тяжеловат, но потом я и к нему примерился. Тяжелый нож-скрамасакс с длинной деревянной рукоятью я сунул в дырявые ножны, надеясь, что не выпадет. А секиру — добрую секиру Эльри Бродячего Пса — нёс на плече. То был прощальный дар моего друга. И мне казалось, что Эльри рядом.
Наш борг длинный — три сотни воинов могут стать в ряд на стенах. Идя по Андаре, нельзя его минуть. А цверги пойдут именно так. Даже если не станут брать крепость штурмом, а просто пойдут мимо, я смогу вволю пострелять по ним. А потом выйду из крепости, биться в чистом поле.
Как-то незаметно подкрался полдень. Я взошёл на северо-восточную башню и положил руку на изголовье секиры.
Я знал, что уже настал Час Рагнарёк.
Почти осеннее солнце не пекло. Небо было чистым, а день — прекрасным. И когда издалека донесся шорох и треск, и потом показались цверги, мне подумалось, что это вовсе не плохой день, чтобы встретиться с Предками. Солнце блестело на броне, щедро и ярко, ибо взирало на мир в последний раз. Колючий ветер с отрогов Морсинсфьёлль разметал мою пусть и не длинную, зато огненно-рыжую бороду. Ветер крепчал, гнал своих диких, безумных воинов, завывал на тысячу голосов, предвкушая миг, когда падёт Мировое Древо. Хохотали ледяные тролли, в Вестарфьорд уже заходил Корабль Мёртвых, и я слышал скрип ногтей, из которых он построен, и Волк уже разинул пасть на солнце. Я опустил личину. Металл приятно холодил кожу. Руки жадно вцепились в рукоять топора. И весь мир, мой милый, маленький мир, замер.
А потом — улыбнулся.
Улыбнулся белый особняк Хвитенборг. Улыбнулись соты Фундина. Улыбнулся мёртвый колдун Ругин. Улыбнулась небом в чистых стеклах усадьба Митрун. Осклабилась жестяной крышей Эльрина избушка. Радостно сиял мой зелёный Грененхоф. Улыбнулся лес, подёрнутый золотой паутинкой осенних листьев. Хмуро усмехнулись горы Хвитасфьёлля на западе. Улыбнулась бликами на глади Мать рек Андара.
Помахал веткой и подмигнул Старый Балин.
На северо-западной башне поднял в приветствии чёрный меч Унтах кан Орвен, что проделал долгий путь к великой истине и великой бездне.
Вскинула лук юная дочь народа Лофьескор.
Старшая госпожа скоге откинула капюшон, и ветер разметал седые волосы.
Бронзовый великан Кеарб рассмеялся страшным смехом.
Они все были так красивы! Тот, кто счастлив, не может не быть красивым. И такими нас запомнят цверги. Счастливыми и прекрасными.
Я снял шлем.
Смахнул щекочущую слезу: они, чужие, поняли меня лучше своих.
И улыбнулся в ответ.
Эпилог
Убедившись, что норинги уже достаточно далеко, Корд'аэн покинул их на кожаной лодке. Он грёб против течения, на север. Он возвращался в Норгард.
Он не знал, станет ли сражаться. Но — должен был увидеть.
Чем ближе к Норгарду, тем крепчал северный ветер, тем труднее становилось грести. Дикие пенногривые кони ходили по Андаре, били копытами, желая растоптать лодку. Всё труднее было удерживать курах на плаву, избегая ярости волн. Река гневалась и скорбела, и друид ничего не мог с этим поделать. Пришлось грести к берегу.
Дальше дорога шла через вырубки. В ясную погоду Норгард уже виднелся бы. Но впереди только клубилась непроглядная мгла.
Корд'аэн шагал, пошатываясь от усталости. Ветер бил в лицо, застил глаза пылью, сбивал с ног. Волшебник упорно шёл, согнувшись, опустив взор, опираясь на резной посох, а на спине у него сидела свинцовая старуха, громко визжала и кусала за уши гнилыми зубами, тяжелея с каждым шагом. Наконец Корд'аэн остановился и поднял глаза.
Впереди бушевала буря. Серая пыль стояла стеной, пожирая небо и землю. Тень накрыла мир. Молнии рвали мглу, ревели ветер и гром. И чёрное исполинское древо пронизало серую завесу, устремляя голые ветви ввысь, протыкая тучи пыли. Совершалась великая битва, Хранитель держался, а Корд'аэн не мог и шагу ступить вперед.
Во мгле слышались голоса. Это цверги вопили от ужаса. Они шли напролом, визжали и умирали, и не могли остановиться. И ещё звучал ледяной презрительный смех.
Корд'аэн запрокинул голову к бушующим небесам и страшно, досадно, отчаянно завыл. Его не пускали в круг, где погибал мир и его упрямый глупый друг Снорри. Небо ответило грохотом, кроваво-алой вспышкой, и древо стало золотым, белым, беспощадно-белым. Ветер подавился, скрючился и рухнул наземь, дёргаясь и умирая во прахе.
И понял Корд'аэн, что он опоздал. Все погибли. Всё кончилось. Им овладело страшное бессилие, захотелось упасть на колени и никогда не вставать. Но он лишь отряхнул пыль и пошёл дальше, в заметённый Норгард. И старуха свалилась с его плеч.
