Да к тому же не всякой подруге могут сказать то, что Гутя хотела бы узнать.
Пока она размышляла, ноги уже донесли ее до нужного адреса. Дом, где проживала Тамара, ничем особенным не выделялся, но в одной из его квартир отчего-то повесилась молоденькая девчонка Томочка. Или ее кто-то повесил? Почему? Кому она мешала? Или все-таки сама? И как все это пережил супруг? Ему наверняка пришлось тяжелее всех – узнать, что твоя жена тебе неверна, а потом хоронить эту жену… И ведь, наверное, хоронил, про других родственников Севастьян ничего не говорил. Вероятно, супруг Томочки слишком ее любил. И как теперь с ним разговаривать, как бередить рану?
От таких мыслей сделалось грустно, и Гутя позвонила в нужную дверь с совершенно печальным лицом.
– Аиньки! – открыла ей двери молодая беременная женщина с рыженькой хилой косицей. – Вы к нам, что ль?
– Я?.. – растерялась Гутя. – Понимаете, здесь проживала Тамара…
– Ну я и не спорю, проживала, – охотно согласилась женщина. – Токо она ж повесилась. А теперь я ее замещаю. Я тута живу. Так вы чего теперь делать будете – ко мне проходить иль обратно пойдете?
– Я, пожалуй, к вам пройду.
– Тода проходите. Токо на тряпку не ступайте, она еще мокрая, я полы мыла. Скидайте сандали.
Гутя аккуратно разулась и прошла в чистенькую маленькую гостиную.
– А вы кто? – наконец догадалась спросить рыжая хозяйка.
– Я? Понимаете, я – этот… эксперт-психолог юридических наук. То есть, грубо говоря, из отделения, – важно одернула пиджачок Гутя. Если честно, она и знать не знала, бывают ли такие на самом деле, но больше ничего не придумалось. – Хотела поговорить с мужем Тамары, выяснить детали ее гибели…
– Дак, а чего с мужем-то? – непонятно чему обрадовалась новая хозяйка. – Вы со мной обговорите. Я тут с ими жила, все у меня на виду и приключилось. А Митька все одно сегодня не приедет, он на заработках, вернется к сентябрю.
Гутя расстроилась окончательно. Стоит только вплотную заняться делом, как свидетелей посылают черт-те куда.
– Да че вы скисли? – пыталась расшевелить гостью хозяйка. – Я ж говорю – спрашивайте меня, все скажу, не совру, вот вам крест.
И она широко перекрестила большой живот. Потом неожиданно куда-то рванула, и Гутя осталась в комнате одна. Комнатка была небольшая и уютная. Вся обстановка была в стиле пятидесятых годов – витые этажерки, украшенные самовышитыми салфетками, слоники, большой фикус в эмалированной кастрюле, телевизор прикрыт ажурной накидкой. Создавалось впечатление, что здесь живет не молодая семья, а старики-пенсионеры. Ярким пятном среди всего интерьера выделялся портрет молоденькой хохочущей девушки в открытом стильном сарафане. Он стоял на комоде, в темной рамочке, а возле него громоздились вазочки с искусственными цветами. Девушка была так хороша, что Гутя залюбовалась.
– А, на карточку смотрите? Это она – Тамара и есть, – появилась в дверях хозяйка.
Она несла пузатый чайник, две кружки, а подбородком придерживала пакет с печеньем. – Садитесь, чай будем пить да говорить.
– Спасибо, – уселась Гутя за круглый стол и сразу приступила к беседе: – А откуда вы знаете эту семью?
– Ой, да как не знать! Я ж ить их сама семьей и сделала! – с удовольствием начала рассказывать хозяйка. – Я…
Гутя вспомнила, как в кинофильмах проводят допросы хорошие милиционеры, улыбнулась и положила свою ладонь на горячую руку молодой женщины.
– Давайте сначала познакомимся. Как ваши имя, фамилия, где работаете?
Хозяйка квартиры от серьезности момента крякнула, поправила живот и старательно проговорила:
– Я теперь, стало быть, Павлова. Зовут меня Настя, а по отчеству не хочу. Отец меня шибко ругал, когда я в город убежала, так что я лучше без отчества.
– Хорошо, Настя, расскажите, как вы познакомились с семьей Тамары? Как ее фамилия, кстати?
– Ну так… тоже Павлова! – вытаращила круглые глаза Настя. – Нет, кода мы познакомились, она еще Кошкина была, а я Петрищева. Это уж потом, кода мы с Митькой расписались, стали Павловы. Это он потому что Павлов.
– Стоп! Давайте по порядку, не спеша, с подробностями… начинайте.
Настя торжественно качнула головой и припала к своей кружке. Она пила долго, не торопясь, смакуя, кусала печенье и нахваливала заварку. Гутя с удивлением смотрела, как девушка начисто забыла о своей гостье. Она уже хотела поторопить рассказчицу, но та, отодвинув кружку, попыхтев, начала сама:
– Это ж я первая Митьку знала. Ага. Мы с им вместе в Бобовке жили, это у нас райцентр такой, не слыхали? Ну так вот. Жили вместе. Он мне завсегда нравился, еще кода мне лет семь было, я как на его глянула, так мамке и сказала – мой жених. Отец тода меня еще ремнем по заду отходил да книжек купил, чтоб я, значит, училась лучше. А какая там учеба? Тройки одни. Не, а за Митькой тода у нас полдеревни бегало. И девки все таки видны, ага! А я чего – рыжая, да и все, – горько вздохнула Настя. – Где мне его увести было, никакого счастью не намечалось.
– Ну и чего, что рыжая? – вскинула брови Гутя. – Фи! У меня дочка тоже рыжая, так она себе такого принца урвала – Фома Неверов, врач, красавец! Сейчас в загранице отдыхают.
– Вы меня будете слушать иль про себя рассказывать? – насупилась девушка, подперла голову рукой и снова ударилась в воспоминания: – Так бы я померла несчастной, а тут мне свезло – бабка Митькина скончалась. Она здесь проживала, в городе, ну и дом этот…
– Квартиру?
