на восток, — предстояло покрыть за ночь четырнадцать километров. Я шел с батальоном капитана Волтузина.
— Ежик, ты от меня не отставай, слышишь? — сказал я Васе. — А то потеряешься… Чертыханов, следи за ним…
— Не отстану, — бойко отозвался мальчик, едва поспевая за нами.
Когда мы вышли на открытое поле, я оглянулся и чуть не вскрикнул от охватившего меня волнения и восторга: за нами, распространяя глухой и грозный гул шагов, несмело позвякивая оружием, молча и стремительно двигалась мощная боевая колонна. Чувство преданности этим людям отозвалось в душе радостным трепетом. Мне хотелось крикнуть громко, на всю колонну словами Горького: «Эй, вы, люди! Да здравствует ваше будущее!» И тут, как бы отзываясь на мое восторженное восклицание, внезапно, словно налетевший вихрь, грянула песня, с лихостью, с высвистами. «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, с нашим атаманом не приходится тужить!» — пел взвод. Разудалая песня эта выплеснулась у людей сама собою, от радости, что вырвались, наконец, из лесов, что скоро они пройдут сквозь огонь и злость врага, скоро будут дома — на Большой земле, среди своих!
— Что это? — недоуменно спросил я Волтузина. Капитан весело засмеялся.
— Поют, мой лейтенант. — И убежал утихомирить развеселившийся не вовремя взвод. Песня вскоре оборвалась. Волтузин вернулся, почему-то очень довольный.
— В чем там дело? — с напускной строгостью спросил я. — Что это за распущенность?..
— Поют от восторга, — заявил Волтузин оживленно. — Вместе с командиром взвода. Домой идут, то есть, простите, в бой, на смерть — с песней в душе!.. А враги считают нас окруженными и уничтоженными, лейтенант…
Я только сейчас твердо и окончательно осознал, что эти люди, бойцы, младшие и старшие командиры, уже победили врага всерьез и навсегда, хотя, возможно, многие из них не останутся в живых.
Авангардный взвод Щукина уже спустился во тьме под уклон — наш путь пересекала небольшая полувысохшая речушка.
С того берега навстречу нам скатывались, сухо потрескивая моторами, толкая впереди себя слабые световые шары, два мотоциклиста. Они как бы упали вниз, скользнув с горки на мост; лучи фонарей вздрогнули, метнулись в одну сторону, затем в другую и погасли. Послышался короткий и пронзительный человеческий вскрик, и все смолкло. От Щукина прибежал связной: Гривастов и Кочетовский захватили одного гитлеровского мотоциклиста живым, второй убит.
Они Свидлера рядом не оказалось. Вместо него пленного с грехом пополам допросил связной капитана Волтузина. Мотоциклист рассказал о том, что в небольшой хутор, приткнувшийся на взгорье к лесу, переехал на запасный командный пункт командир пехотной дивизии, действующей на фронте южнее Ельни. Несколько позже на этом же мостике был задержан старик, — он уходил из хутора в какую-то деревню, к сестре или к дочери. Старик подтвердил показания пленного.
— Хуторок наш маленький, — сказал старик взволнованно, все время заглядывая мне в лицо, — он был до смерти рад, что встретился со своими. — Было восемь дворов, осталось пять: два сгорели недавно, в один бомба угодила и разнесла. Что тут штаб какой-то остановился, так это верно. Стоит. И генерал при нем. Сам видал. Прикатили нынче после обеда на легковых машинах, на грузовиках, одна машина с железными бортами, на ней пулемет-Жителей всех — вон. Вытурили. Носили в избы какие-то ящики с бумагами, и кругом все провода, провода…
— Солдат в хуторе много? — спросил я.
Старик взглянул на растянувшуюся, уходящую в темноту колонну и поспешно ответил:
— Нет, немножко. Хотя избы все заняты сполна. В избах-то офицеры. А солдаты в палатках. Наверняка сказать не могу, но, думаю, до ста насчитаешь…
Мы с Волтузиным взглянули на карту. Хутор стоял чуть в стороне от нашего маршрута. Его можно было обогнуть правее, но тогда мы рисковали сбиться с пути, да и вообще пройти неуслышанными и незамеченными едва ли было возможно.
— Хутор будем атаковать, — сказал я Волтузину.
Капитан ответил без колебаний:
— Очень хорошо.
— Отец, — обратился я к старику, — вы сможете провести наших бойцов в обход хутора?
— Завести их, стало быть, на ту сторону? А как же не могу, если я тут каждую тропинку знаю. С завязанными глазами проведу, бережком, потом лесочком, и туда… Давайте ваших бойцов.
— Пошлите-ка песенников в обход хутора, товарищ капитан. Два других взвода зайдут справа и слева. Сигнал — ракета. Прикажите разведчикам резать их связь. С первым взводом, с песенниками, пошлите командира роты. По выполнении задачи, рота присоединяется к колонне. — Капитан Волтузин скрылся в темноте, прихватив с собой старого проводника. — Чертыханов, — позвал я. Прокофий приблизил свое лицо прямо к моему лицу. — Беги к политруку Щукину, передай ему мое решение — атаковать ЗПК дивизии. Его роте двигаться, не меняя направления. Быть готовым помочь атакующим огнем.
Прокофий умчался под гору.
Я послал связных предупредить о принятом решении полковника Казаринова, двигавшегося в третьем батальоне, и комиссара Дубровина, возглавлявшего вторую колонну, идущую справа от нас.
Колонна, приостановившаяся в связи с допросом мотоциклиста и опросом старика, снова тронулась. Первые взводы уже спустились на мостик. А сбоку, обгоняя нас, глухо топоча каблуками, бренча непригнанным снаряжением, пробежали бойцы, — они будут атаковать хутор. Среди бегущих я заметил и старика и как будто самого Волтузина. «Зачем это он с ними побежал?» — подумалось мне. Но, может быть, я ошибся. Нет, это был капитан. Оборвав бег, он круто обернулся ко мне на своих коротких неутомимых ногах, бодро доложил:
— Все в порядке, мой лейтенант! Старик в беге не уступает молодому бойцу. Он обещал вывести взвод в течение получаса. Думаю, что так и будет.
— Хорошо, — сказал я и отметил время.
Возбуждение, охватившее капитана, толкало к действию, он опять сунулся в темноту, кивнув мне на ходу:
— Извините.
Голова колонны, поднявшись на взгорье, опять задержалась, ожидая атаки взводов. Высоко в небе, под самыми звездами, неслись рывками редкие облака, даже в темноте отсвечивающие белизной. Они таили в своем торопливом полете что-то неспокойное, предостерегающее. По земле так же торопливо бежали тени, и временами, когда в облачные прорехи падал дрожащий, призрачный свет, явственно вырисовывалась дальняя грива леса, прикрытые ее тенью избенки хутора, тускло отсвечивала зеленоватыми бликами вода в речушке. Над головами людей, настороженно стоявших в колонне, колыхался блистающий в изморозной свежести пар. Приглушенный шепот походил на шелест листьев. Медленные и гулкие всплески взрывов, доносящиеся с фронта, усиливали напряженность. Но на душе у меня было спокойно, чувство тревоги, как бы перегорев, легло глубоко на дно.
Полчаса истекли. Ветер неутомимо гнал и гнал облака, и в тишине казалось, что они шуршат. «Что случилось там со взводами? — думал я, все время глядя в сторону хутора. — Что они так долго медлят?»
— Вася, — сказал я Ежику, — найди капитана Волтузина.
Мальчик проворно прошмыгнул среди бойцов, скрылся во тьме. Вскоре он прибежал назад.
— Командир третьей роты сказал, что комбат сам повел взвод в хутор.
«Не утерпел, — подумал я про капитана. — Возможно, это лучше, надежнее».
За хутором одиноко взлетела ракета, облила зеленоватым, неживым светом лес и притаившиеся избы. Крики «ура!», выстрелы, а потом и хлопки гранат вспыхнули одновременно в разных концах и, стремясь навстречу друг другу, сомкнулись над хутором, слились в сплошной, протяжно-режущий вопль. Внезапно полыхнуло ввысь огненное, слепящее облако, — очевидно, подожжена была цистерна с горючим. Высокие пляшущие тени завихрились в хуторе. Загорелась изба. Атака была внезапной и успешной, — это чувствовалось по настроению бойцов, которым не стоялось на месте, всем хотелось туда, в бой.
Ежик испуганно смотрел на пожарище, на мелькающие в свете огня фигурки людей.
— Товарищ лейтенант, почему так долго не идет Чертыханов? Может быть, он там, в бою?
