них так вчерашний разговор повлиял?..
Велимире очень бы хотелось на это надеяться.
Дорожные столбы сменяли друг друга, дорога то ровно и неспешно текла, как широкая равнинная река, то петляла между камнями, обходя жалкий, выжженный солнцем лес стороной (и почему ночью он казался таким страшным?). Небо будто кто-то покрасил в голубой цвет, и его однообразность ложилась на плечи непосильной ношей. Кони фыркали и все норовили отойти в сторону, пытаясь хоть как-то избавиться от навязчивости палящих лучей.
— О, — оживился вдруг Ждан, приподнявшись в стременах, — я, кажется, что-то вижу впереди! Вы видите?
— Уже пять волн как, — флегматично заметил Яромир, — тебе в детстве не говорили, что с утра надо умываться, чтобы глазки протереть?
— А тебе не говорили в детстве, что ты жуткий зануда? — беззлобно передразнил его Ждан, помня об утренней клятве самому себе не задираться без причины: получалось плохо.
— Я не зануда, я — умный. Разницу видишь?
Парень ухмыльнулся:
— Голова-то от знаний не лопается?
— По своей постучи, вдруг гул услышишь?
Дарену надоело слушать эту бесконечную перепалку, и он слегка пришпорил Броню. Тем более, что вожделенная цель была совсем рядом.
Горячий ветер обжег песком в лицо и улетел дальше, запутываясь по дороге в волосах путников вместе с мелкими камешками.
Скоро все закончится, и уже никакие силы не смогут остановить то, что завертелось. И он не сможет. И Веля тоже не сможет. И даже ее пресловутая Осень.
С первой трудностью они столкнулись уже на въезде в небольшой городок (хотя Яромир с про себя все равно окрестил его весницей — до того убогими были домишки и бедно выглядели люди).
Едва друзья подъехали к воротам, как стена сразу же ощерилась стрелами, будто еж — иголками.
— Да уж, радостный прием, — хмыкнул Дарен, — ничего не скажешь.
— Что делать будем? — задумчиво поинтересовался шатренец, разглядывая бойницы.
— Что-что… объясняться.
— Что-то мне подсказывает, что нас не настроены слушать.
— Но попытаться-то стоит.
Войник медленно показал пустые ладони без линий и прокричал что-то вроде: 'Мы пришли с миром!'.
— Фе, как неоригинально, — фыркнул Ждан сзади.
Яр тут же прищурился:
— Можешь лучше?
Стрелы не спешили всовываться обратно, и по прежнему целились в маленькую горстку народа.
— Так, — пробормотал войник, вспоминая старичка в веснице-городе, который требовал с него — подумать только — 'пошлину', и продолжил: — так дело не пойдет. Яр, сможешь спросить, где начальство?
Шатренец перевел взгляд на стену и, медленно приставив ладони ко рту, прокричал на ломаном Яцирском:
— Эй, любезные! Позовите кого-нибудь из высоких! Начальника стражи, городничего, наместника!
Ворота не спешили открываться, но наверху раздались возгласы, после которых началось какое-то шевеление.
У Ждана стали затекать руки, и в тот момент, когда он, плюнув на все, готов был уже опустить их, послышался лязг огромных засовов, и створки ворот медленно поплыли вперед, открывая щелочку для одного человека.
Дарен прищурился, Яромир напрягся, Веля вцепилась пальцами в Жданов рукав.
Человек внимательно осмотрел четырех путников, а затем отрывисто спросил на яцирском:
— Кто такие будете?
— Переводи, — шепнул Дар шатренцу, — мы путники, пришли с миром…
Яр поморщился на такие речи, но все-таки заговорил на певучей яцирской речи, пытаясь успеть за речами друга. Когда они замолкли, человек негромко поинтересовался целью прибытия. На что Дарен протянул ему написанный жрецом лист пергамента, сложенный вчетверо. Тот вчитался, нахмурился, а затем что-то быстро стал объяснять Яромиру. Шатренец подобрался и так же быстро заговорил:
— Они закрывают ворота города… раз в вяток, за седьмицу до полнолуния… не понимаю… ни своих, ни чужаков приказано не пускать, он не имеет права открывать ворота… тьфу, как быстро — ничего не могу разобрать!
— Ясно, — Дарен оборвал обоих, чуть приподняв руку (стрелы, за все это время чуть опустившиеся, снова нацелились на маленькую черную фигурку внизу), — скажи ему, что мне нужен Алишер, жрец Осуд, Слепой Богини.
Начальник стражи снова нахмурился и спросил, почему это он обязан пускать каждого проходимца к почтенному Алишеру. Яромир заскрежетал зубами, и тут вдруг сзади раздался звонкий голосок девушки:
— Листья опадают. Выбор Осени сделан.
Фраза была произнесена на чистом заросском, однако человек, столь недружелюбно встретивший друзей, выпучил глаза и, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег, пару волн молчал. Потом поклонился им, четверым, и тихо сказал:
— Простите меня. Я мог бы сразу догадаться.
— Если ты знала кодовые слова, то почему раньше сказать не могла? — сварливо поинтересовался Дарен.
— Это не я! — девушка с тоской взглянула на войника.
— Ну конечно же, и как я сам не догадался? — с сарказмом продолжил Дар, — у нас ведь чуть что — сразу же Осень виновата.
У Вели заволокло глаза от обиды:
— Но это правда не я! Я ничего не знала!
— Да отвяжись от нее, — вмешался Ждан, — чего ты к ней прицепился? Лучше скажи спасибо, что жив остался! А то 'мы пришли с миром', 'мы никому не причиним зла'…
— За собой следи, мальчишка.
— Да иди ты.
Дарен замолчал и отвернулся, поравнявшись с Яромиром.
Шатренец вовсю разглядывал улицы и хорошеньких смуглых девушек, закутанных в ажурные сетки- платки; сверху то и дело слышалась какая-то иностранная брань, а под ногами путников и лошадей, которых они вели в поводу, все время шмыгали кошки — туда-сюда. Яр поднял голову и, встретившись взглядом с молоденькой женщиной, белозубо улыбнулся ей. Но та лишь опустила взгляд и быстро прошмыгнула мимо.
Яромир проводил ее фигурку взглядом и разочарованно заметил:
— Вот нравы! Не то, что у нас. У них, поди, и публичных домов нет.
— Кто о чем… — пробормотал Ждан, покраснев.
— А что, — вдруг спросил шатренец, — у тебя девки-то и не было, наверное?
— Не твое дело!
— Ты так краснеешь, как будто я собираюсь делать тебе неприличные предложения. И все таки?
— Замолчите! — еще более красная Велимира смотрела на них с укором, — хватит доставать друг друга!
Яр ухмыльнулся, а парень пробормотал себе под нос что-то ну очень нецензурное.
