против этого замысла, я дал свое согласие. Эта труппа комедиантов была моим прибежищем, я не хотел, чтобы меня прогнали. И к тому же лицо Мартина и его голос. Он нас не убедил, а вложил в нас свои чувства. Будто свет пролился там между нами…
Больше я ему не возражал, да и в любом случае это было бы бесполезно. И, быть может, он не ошибался в том, что сказал о природе Игр и представлений в грядущие времена. Он принадлежал к тем, кто способен смотреть вперед не дрогнув, и не питал злобы к тому времени, когда его уже не будет в живых, и благодаря этому его взор был ясен. И всё, быть может, все состояния человека изменятся со временем. А что они могут измениться, мы видим на примере ордена бенедиктинцев, братья которого более не соблюдают устав основателя их ордена, но странствуют по миру подобно вот этому нашедшему украденный кошель духовнику лорда, живущему у него в замке. Мы видим это и на примере рыцарского сословия. Пока мы сидели у огня, уже приняв решение, я снова подумал о рыцаре, о том, как он медленно ехал вверх по склону под кружащими хлопьями с багровым дыханием Зверя над головой. Я принял первого всадника за Смерть, но теперь я знал, что возит он с собой собственную смерть. Я вспомнил его бледное лицо, спокойный бесшабашный взгляд, длинный шрам на щеке, этот изысканный квадрат шелка, оберегающий его наряд от соприкосновения со снегом. Рыцари — сословие убивающих, их с детства учат владеть оружием и наносить тяжкие раны и увечья. Но если верить нашим отцам или отцам наших отцов, когда-то обучение это имело цель, как имеют ее упражнения комедиантов. Цель Шута Дьявола — утешать Дьявола, и как она дает ему дозволение на шутовство, так целью рыцарей было защищать слабых от произвола сильных и сражаться за Христа на Святой Земле, она давала им дозволение сеять смерть и владеть поместьями. Но, быть может, отцы наших отцов говорили только то, что прежде слышали от своих отцов, и на самом деле такой цели у рыцарей никогда не было, и только Церковь утверждала это в надежде смягчить их; или так говорил король, объясняя, почему он дарует им землю. Они были нужны, а потому требовалось подыскать для них роль. Но как бы то ни было, если когда-то у них и была роль, теперь они ее утратили даже в битвах — в битвах побеждает простой народ, лучники и копейщики, что обильно доказали наши времена, тогда как рыцари и их боевые кони барахтаются в крови и вместе падают под ударами. Вот почему они придумали турниры. Наряжаются, чтобы убивать в игре, как нарядился и этот.
Глава восьмая
Мы последовали плану Мартина. Я побродил среди прилавков у рыночного креста и посидел в ближайшей харчевне. Снег перестал, но тучи по-прежнему были им брюхаты. Я старался как мог хитрее наводить разговор на городские сплетни, тщательно при этом скрывая, что я приезжий. Тут Мартин ошибался: стоило выдать, что тебе ничего не известно, и люди сразу замолкали или спешили уйти, как тот конюх. Что-то — страх или недоверие — связывало им языки. Именно это случилось, когда я спросил у торговца яйцами, призналась ли приговоренная женщина в своем преступлении. Он поглядел на меня с полуулыбкой, будто я отпустил всем известную шутку. Затем его лицо утратило всякое выражение, и он угрюмо отвел глаза.
Однако кое-что мне узнать удалось, и самое главное, что женщину эту видели вблизи дороги в тот вечер, когда мальчик был убит, — считалось, что убили его вечером или в течение ночи. Ее видел совсем близко от места, где его потом нашли, тот же самый бенедиктинец, который на следующее утро пришел к ней в дом и нашел там украденные деньги.
Я рассказал про это остальным, когда мы вновь собрались в сарае. Уже смеркалось. Мы, как и раньше, сели у огня, но он еле горел, так как теперь нам приходилось беречь оставшийся хворост. Ведь купить его нам было не на что — мы потратили почти все оставшиеся монеты, уплатив за еще одну ночь в сарае.
Как новичка в труппе и самого незначащего меня первого спросили, что мне удалось узнать. Начал я с того, что, как мне думалось, было теперь известно всем нам, а важные подробности приберег к концу. Мальчику, Томасу Уэллсу, сровнялось двенадцать лет, но он был маленьким для своего возраста и редко улыбался, потому что его часто избивал пьяница, с которым сожительствовала его мать. Родной его отец не то скончался, не то сбежал.
— Отец ушел в одно прекрасное утро, — сказал Прыгун. Он сидел, поджав ноги, но легким поворотом торса и дернув плечом, сначала одним, потом другим, он преобразился в мужчину, шагающего свободно и радостно. Однако на лице у него не было улыбки. — Отправился воевать, — сказал он. — Они говорили то же и про моего отца, но я этому никогда не верил.
— Они бедны, — сказал Стивен. — Он кабальный лорда де Гиза. У него есть пахотное поле, акра в три, не больше.
— Деньги на эль он находит, — сказал Мартин. — И был пьян в тот день, когда мальчика убили. Пьян и буянил. Под конец кабатчик перестал ему наливать.
— И мы это сыграем? — Глаза Прыгуна стали совсем круглыми. — А что, если и он придет посмотреть?
— Дьявол его побери, мы это сыграем! — сказал Стивен. — Если он ввяжется в ссору со мной, то пожалеет.
— Он притворяется, будто не пьян, чтобы кабатчик налил ему еще эля. Он собирает все силы. — Соломинка выпрямился, еле удерживаясь на ногах, и голова у него затряслась от усилий выглядеть трезвым. Потом он задрожал, и это была настоящая дрожь. В сарае было холодно. Но я понял, что Соломинку обуял страх.
— Кабатчик ждет, — сказал Мартин. — Тот не выдерживает, ноги его больше не держат. — Он по очереди сыграл обоих — сверлящий взгляд кабатчика, то, как пьяница повалился, и было это очень смешно.
— Они продали свою корову, — сказал я, когда смех стих. — Куда уж беднее, если они продали телку зимой. Сено у них сопрело от дождей, и кормить ее до новой травы было нечем. Вот какие деньги нес мальчик. Наверное, они ее продали не в городе.
— В шести милях отсюда, — сказал Тобиас, — в деревне под названием Апплтон у края вересков. Мужчина и женщина остались там в харчевне и напились. Вернее, пил он, а она сидела с ним. Деньги, сколько сумела, она отдала мальчику на хранение и отослала его с ними домой.
— Но до дома он не добрался, — сказал Мартин. — После полудня его видел милях в трех на дороге человек, собиравший хворост на опушке леса.
— Нашли его в полумиле от города, — сказал Стивен, — где дорога проходит ниже выгона. Я сходил туда. Дорога там узкая, с одной стороны совсем рядом лес, а с другой вверх до выгона тянется вереск. Дом, где жила женщина, стоит на краю выгона, ближе к городу.
— Она жила там со своим отцом, он ткач, — сказал Соломинка. — Почему не схватили и его, если деньги нашлись там?
Ответа не знал никто.
— Ее видел духовник лорда, — сказал я. — Бенедиктинец. — Я умолк, вкушая удовольствие, которое испытывает человек, собираясь сообщить что-то очень важное. Я был возбужден, как и все мы. Возбужден и испуган. Все эти события уже произошли. А теперь через наши слова мы заставляли их происходить заново, как позднее их повторят наши тела. — Он видел девушку на выгоне в тот вечер. Неподалеку от дороги, в том месте, где нашли мальчика.
— Что она там делала? — сказал Стивен. — Поджидала Томаса Уэллса? Может, она заметила его издалека? Там ведь дорога идет вверх и хорошо видна.
— Почему она поджидала Томаса Уэллса? — сказал я.
— В таком случае Монах тоже его увидел бы, — сказал Мартин. На его лице вновь появилось светлое отрешенное выражение, с каким он в первый раз поведал нам о своем замысле. — Как будто последним видел Томаса Уэллса живым человек, собиравший хворост, а это милях в трех от места, где его нашли.
— Вот почему Монах пошел к ней в дом, — сказала Маргарет, заговорив в первый раз. — Он видел ее возле того места, а когда мальчика нашли, вспомнил, что видел ее, пошел туда, в дом, и нашел там деньги.
Оглядываясь в уме на прошлое, всегда трудно установить, когда именно все изменилось, когда поток
