службы милиции общественной безопасности Табулги, второй – бывший зэк-«расконвойник» с «погонялом» Гребень. Первого и второго продавец универмага знает очень хорошо. Зять начальника СМОБ – ее муж, а Гребень последний год частенько наведывался в универмаг за сигаретами, носками и водкой.
– Слушаю тебя, и в меня начинает закрадываться подозрение, что ты на самом деле поверил в историю с орденом, – заметил старый сыщик.
– Что, и премии даже не будет?
Сделав запрос в табулгинскую колонию, начальник УР довольно быстро установил, кто скрывается под кличкой Гребень, и только после этого, выяснив, где и кем тот был судим, испытал удовлетворение. Накинув на плечи куртку, сыщик предупредил заместителя, что вернется через два часа, сел в служебную «шестерку» и уже через десять минут, пять из которых потратил на прогрев двигателя, въехал на стоянку перед Центральным районным судом.
Ему повезло. У судьи только что закончился процесс, и теперь он стоял у окна в своем кабинете, спаренном с залом судебных заседаний. Курил в форточку и разглядывал, как сорока на подоконнике по ту сторону стекла вертит головой.
– Разрешите, Антон Павлович? – осведомился сыщик.
Сначала судья ему не понравился. Во-первых, самого начальника УР остановил на пороге какой-то мерзавец в штатском и затребовал документы. Но такие меры предосторожности можно было отнести за счет какого-нибудь сложного дела. Это ладно. Не понравилось именно «во-вторых». Услышав на пороге собственное имя, судья не только не ответил приветствием. Он даже не шелохнулся. И лишь спустя долгих три или четыре секунды выдохнул – «заходите». И только после этого развернулся.
Такие лица сыщику были хорошо знакомы. Люди с такими лицами либо имеют болезнь печени, либо страдают пороками сердца. В крайнем случае так может выглядеть человек, который несколько суток кряду не смыкал глаз.
Представившись, сыщик поискал глазами предложенный стул, нашел его в углу кабинета, приблизил к столу и сел.
– У нас есть все основания полагать, что в Тернове совершено убийство, – сказал он.
– Надеюсь, в мой кабинет вы пришли не для того, чтобы искать в нем мотивы, – ответил судья.
– Упаси бог.
– Тогда я не понимаю. Исходя из вашего посыла следует догадаться, что труп не обнаружен. Значит, вы уверены, что я обладаю паранормальными способностями и скажу вам, где я его вижу?
Судья сыщику не нравился все больше. Мужик, что очевидно, умный. Способный посредством одной фразы оппонента его же и обесчестить. Ну да, конечно. Сыщик забыл, что он в суде…
И старый лис рассказал историю с рыбалкой от начала до конца. Не утаил даже «чекушки», после которой, собственно, в голову и стали приходить перспективные для реализации мысли. Судья слушал его терпеливо и в конце стал даже проявлять заметный интерес. А на вопрос, помнит ли он человека, о котором идет речь, то есть о том, с чьего пуловера, очевидно, и была оторвана бирка, слуга закона – и это было неожиданно – вдруг ответил:
– Кургузов Виктор Сергеевич. Рожден двадцать восьмого февраля шестидесятого года. Одна тысяча девятьсот шестидесятого, разумеется (кажется, судья все боялся, что его примут за паранормального парня). До совершения убийства проживал на Восточном жилмассиве Тернова. В ноябре девяносто пятого осужден мною и, насколько мне известно, этапирован в колонию строгого режима под Табулгой. Что еще хотите знать?
Ошарашенный сыщик не выдавал удивления и, пока поезд движется, решил лишь подбрасывать угля в топку.
– На бирке «L» значилось…
– Все правильно, – резал судья. – Кургузов размером с собаку, и этот размер как раз для него. Еще у него недержание, заикается при виде опасности, картавит, одним словом, коллекционер всех известных дефектов. Но, кажется, в последнее время дела у него пошли на поправку.
– И вы хотите, чтобы я поверил в отсутствие у вас аномальных способностей? – восхитился сыщик. – Да если спросить меня, кого я задерживал в ноябре восемь лет назад… А откуда вы знаете, что дела у него пошли на поправку? – вдруг прервал он сам себя.
Подумав, Струге вкратце объяснил, чем у него вызваны такие сверхъестественные всплески памяти. Однако радости, как сыщик ни старался, на его лице обнаружить не смог. А радоваться было чему: вполне возможно, что человек, осаждавший судью со всех сторон, уже мертв. А раз так, то мертва и проблема, из- за которой судья имеет серый вид. Ан нет, тот был по-прежнему суров и спокоен.
– Вполне возможно, что вы – премилый человек, – сказал Струге. – И я понимаю ваше рвение. Любой другой на вашем месте не стал бы поднимать «глухарь» на ровном месте и вешать его на ГУВД. Вы же ищете правду. Это похвально. Но вы поймите… Ваш опер узнавал, сколько на складе той швейной фабрики таких бирок?
– То есть? – не понял начальник УР.
– А то и есть, что я, ни разу не побывав в Табулге, могу с уверенностью сказать – эти бирки вешались на пошитые одежки со времен перестройки и будут вешаться еще до тех пор, пока прокурор Табулги дает возможность директору фабрики самым бессовестным образом пользоваться чужим товарным знаком. Вы что, на самом деле думаете, дизайнеры фабрики балуют себя разнообразием бирок для одежды? Ваш ярлык может быть с брюк или ночной рубашки, проданной три года назад. Это Табулга, а не Неаполь, поймите! Там размер «L» приспособят под трусы шестидесятого размера, и покупатель этого даже не заметит!
– Но продавец универмага…
– Продавец сказала, что Кургузов купил пуловер, – опять отрезал судья. – Но она не сказала, что показанный ей ярлык именно от этого пуловера. Такие дела, начальник.
Сыщик вдруг почувствовал, что нюх, тот нюх, который подводил его всего дважды, подкачал в третий раз. Вполне возможно, что предложенная не так давно пенсия была вовсе не ранней. Покачав головой, он вынул блокнот и попросил судью подробно описать, как выглядит или выглядел (в последнем он был все- таки убежден) ныне свободный человек Кургузов.
Потом, попрощавшись, повернулся к двери.
– Послушайте, – услышал он позади себя. – Один вопрос. Вас не удивляет, что из воды вынут клочок материи, а с него так и не сошла какая-то краска? Это не кровь, начальник. Та уже давно бы растворилась, на запах примчался бы матерый судачок, и вместо ярлыка вы вытянули бы рыбину.
– Я знаю, что это не кровь. Эксперты прокуратуры обнаружили хлорид натрия, дистеарат гликоля и пропиленгликоль.
– А по-русски?
– Это иранская хна.
– Краска для волос?..
На лице судьи появилось глубокое раздумье, и сыскарь уже почти решил, что сейчас его вернут за стол для продолжения разговора, но… Но нюх его подвел в четвертый раз. Печать задумчивости с чела Струге стерлась так же быстро, как и образовалась.
– Вот номер моего служебного телефона, – набросав несколько цифр и слов, Антон Павлович уже собрался было отдать листок, но передумал и дописал еще. – А это – мобильный. Звоните в любое время. Мне это интересно.
Обижаться сыщику не стоило – он уходил не с пустыми руками, а с зарисовкой внешнего и внутреннего портрета Кургузова. Это было важно, потому что по адресу, по которому восемь лет назад проживал Кургузов, ныне жили другие люди. А оперативная разработка связей бывшего осужденного дала лишь отрицательные результаты. Если, конечно, отрицательными можно считать отсутствие каких-либо результатов.
А Струге не видел необходимости в том, чтобы привязывать сыщика к себе. Для прокуратуры обнаруженный ярлык не повод, чтобы возбуждать уголовное дело и начинать расследование. Но вот мертвый Кузьмич, к которому Антон еще двое суток назад думал везти на рыбалку милиционеров, – уже не повод, а причина.
Все вокруг опять стало завязываться мертвым узлом. Спрашивается, Кузьмич-то, Севостьянинов-то тут при чем? Ничего удивительного. Он в кругу, пусть и дальнем, Антона Павловича. Хотя вряд ли тот, кто
