медитировать на помехи. В них при желании можно разглядеть именно ту передачу, которая вам нравится, а не ту, которую показывают насильно.
— Не понял, — пробормотал Рудольф Валентинович, неожиданно наливаясь внутри некорректным гневом. — Какая здесь медитация?
— А японский сад камней? — нашлась кормящая мать. — Вы смотрите на маленький камень и переноситесь, к примеру, на Тибет или в затомис Небесной России. Правда, церковь это осудила, — сказала она самой себе. — Торквемада за медитацию сжигал на костре. И правильно делал.
— Ну это когда было, — по возможности беспечно поддакнул ей Рудик. — Сколько веток нужно было наложить, чтобы спалить какого-нибудь несчастного йога. У нас-то в Орлеане и деревьев почти нет.
— А керосин? — нашлась секретарша. — Про керосин-то вы и забыли.
— Слушай, не гони, — брякнула Лидка, потеряв терпение. — Она же гонит тебе, гонит! — воскликнула она Белецкому. — Ты разве не видишь?
— Я знаю, — согласился хирург. — И я уже заторчал.
— И отчего ты торчишь? — с подозрением спросила парикмахерша.
— А оттого, что каждый должен нести свой крест, — пробормотал Рудольф, переживая в голове какую-то потаенную мысль. — Но я не люблю носить тяжести.
— Нужно тренироваться, — посоветовала ему кормящая мать. — Кладите на плечи тяжелый камень, когда идете на работу.
— Ну все, хватит! — вышла из себя Лидия. — Ваш экзекутор ко мне пристает, вы поняли? Я его порву на куски, если не прекратит, вы поняли? Буду рвать, терзать и ломать, вы поняли?
— Погоди, — прервал ее Рудольф Валентинович. — Давай прозрачнее. Культурнее давай… А это что за тварь? — спросил он вдруг.
До него только сейчас дошло, что кроме секретарши в офисе находился какой-то загадочный зверь, который сидел в клетке за телевизором и время от времени просовывал сквозь прутья свою рыжую усатую морду.
— Это камышовая кошка, — сообщила секретарша. — Звать ее Гиневра.
— И чем вы ее кормите?
— Человеческими жертвами. Но чаще рыбой. Или мясным фаршем из кулинарии. Она олицетворяет беспокойную совесть, которая дает себя знать даже у отпетых подлецов. Клетка — это ребра. Гиневра — невидимая хищная субстанция, а клыки… Видите эти ужасные клыки? Они будут грызть вашу плоть изнутри и не успокоятся, пока не прогрызут насквозь.
— Ну, это уже фантазии, — отмахнулся Рудольф Валентинович. — У подлецов нет совести. А души тем более. И вообще… Он в своем уме… ваш экзекутор?
— Конечно, нет, — согласилась кормящая мать. — Но хочется верить, что ум у него когда-то был.
На это Гиневра, олицетворявшая совесть, посмотрела на посетителей недовольным взглядом и повернулась мордой к стене.
— В общем, у нас к вам дело. Ваш сотрудник решил, наверное, провести роуминг и начал приставать вот к этой бедной убогой женщине… — И Рудольф Валентинович показал на Лидку, лицо которой перекосило от возбуждения и гнева.
— Я голову проломлю, если не отстанет, — пообещала бедная убогая женщина, не уточнив, правда, кому именно.
— Прикрой хайло, — ласково, с высоты своего авторитета посоветовал ей хирург. — Нам не надо никаких роумингов, дорогуша, — проворковал он секретарше, не намереваясь выпускать разговор из-под своего контроля. — Кстати, что означает роуминг в вашем случае?
— Мы только начали работать, — ушла она от ответа. — Все вопросы к руководству.
— Но все-таки?
— Ну… бывает телефонный роуминг, знаете?
— Ну и?..
— А у нас морально-нравственный.
— А кому он сейчас нужен… морально-нравственный? — опять вонзилась в разговор Лидка.
— Пока не нужен. Но мы исходим из законов рынка. Во всем мире спрос рождает предложение, согласны?
— Согласен, — кивнул Белецкий.
— Но в России наоборот. У нас предложение рождает спрос.
— Ну и дальше что?
— Мы предлагаем истязания по морально-нравственной части. И надеемся, что это будет востребовано обществом.
— Но угрожать-то зачем? — рявкнула Лидка. — Про смерть угрожать зачем?
— А морально-нравственное и есть смерть, — сказала кормящая мать. — Для многих. А для вас уж точно.
— Истязания… — задумчиво повторил Рудольф Валентинович. — От этого, наверно, можно получать наслаждение. Как у маркиза де Сада или Мазоха. Вы ведь сюда клоните, верно?
— Я никакого Мазоха до сих пор не получила, — опять встряла в разговор Лидия Павловна.
— Еще получишь. Я тебе объясню, как это нужно делать, — пообещал хирург.
— Речь не про то, — не согласилась с ними секретарша. — Но если вам хочется наслаждаться и хлестать себя по сусалам, то ради бога…
— Ты хочешь хлестать себя по сусалам? — спросил Рудик у Лидки строго.
— У тебя чего, крышу снесло? — И Дериглазова покрутила указательным пальцем у своего виска. — Не ожидала от тебя такой гадости.
— В общем, кончайте с этим, — сказал Рудольф кормящей матери по возможности твердо. — Мазоха мы и сами подымем. А морально-нравственного нам не нужно. А то мы милицию позовем.
Здесь младенец заволновался, зашевелил ножками и как-то печально застонал. Начала мотыляться и Гиневра. Она просунула морду сквозь прутья и стала их ожесточенно грызть.
— Ладно, — согласилась секретарша, поправляя грудь так, чтобы младенец поглубже захватил черный сосок. — Я вижу, что с вами каши не сваришь.
— Именно. Мы такие. Где сядешь, там и слезешь; плюнь в глаза — Божья роса… В общем, не съешь, а выплюнешь.
— А буква «М» на входе, — прервала дотошная Лидка эскападу своего кавалера, — это ведь от мужского туалета?..
— Значит, она опять перевернулась! — расстроилась кормящая мать. — Я сейчас не могу пойти… А вы, когда будете уходить, переверните букву наоборот.
— И что тогда случится? — поинтересовался Белецкий.
— А вы сами догадаетесь, — ушла секретарша от ответа. — Значит, что передать экзекутору? Как звать-то вас?
— Скажите, здесь были те, кому жизнь по барабану, — пробормотал хирург.
— Скажите, что была чета Дериглазовых. — Лидка взяла Рудольфа Валентиновича под руку.
— Это она Дериглазова, а я нет. — И Белецкий вырвался из-под ее крепкого локтя.
Они вышли в мигающий предбанник с детской верой в сердце, что странная ситуация наконец-то разрешена. Там же темпераментная Лидка закатила хирургу звонкую пощечину:
— Это тебе за Мазоха. А это за де Сада!.. — И в довершение она хлопнула любовника по заднице.
Раздался глухой звук, напоминающий тот, с которым падают вниз лопнувшие штаны.
Рудик вытер подбородок несвежим платком, потому что от пощечины у него из носа потекли сопли.
Не сказав ни слова, он пошел на улицу и посмотрел на букву «М», прибитую к двери сомнительного офиса. Взялся рукой за металлический квадратик и перевернул его вверх ногами…
— В самом деле… — пробормотал он. — Вот черт.
Перед ними вместо «М» оказалась «W».
— И что это такое? — не поняла Лидка.
