отыскали. Аналитически поразмыслив, Моисей Абрамович, который дотошно переписал все номера своих колес, пришел к выводу, что его скат должен находиться не у кого-нибудь, а именно у титулованного собрата по несчастью, который авторитетом своей власти мог присвоить его имущество.
Так оно и оказалось. Работники милиции конфисковали скат у прокурора города и торжественно вручили его сияющему Моисею Абрамовичу.
Операцию по захвату опасных бандитов возглавил лично Понтияков Герман Владимирович, но их допрос, как и следовало ожидать, ничего не дал.
'Необходимо было выждать, пока они не «сварятся», — подумал Понтияков и дал указание посадить разбойников порознь в одиночки, находящиеся далеко друг от друга.
Погорелов и Бегемонтов, согласно данным с Петровки, 38, ранее не были судимы и к уголовной ответственности не привлекались. Поэтому, когда их поместили в одиночные камеры, они восприняли эти склепы, как моральную пытку. Эти жесткие нары с оголенными досками, эта могильная тишина камеры, отсутствие курева и нормального человеческого питания, заменявшегося каким-то пойлом, которое не стали бы жрать даже свиньи, — все это неимоверно давило на психику и моральный настрой их обитателей.
На Бегемота в принципе одиночка не оказала такого удручающего впечатления, как на эмоционального Узбека. Бегемот был довольно толстокож, он не курил и мог дрыхнуть целыми суткам и.
Узбек же вообще не мог прожить без сигарет ни одного дня. Он выклянчил у дежурных контролеров бычки и был безмерно рад, когда ему удавалось сделать две-три затяжки из обслюнявленного замусоленного остатка сигареты.
Понтияков внимательно следил за поведением арестованных. Наконец он вызвал на прием Погорелова. Узбека привели к замначальнику по уголовному розыску УВД края в наручниках.
— Снимите с него «браслеты», — коротко бросил Герман Владимирович сержанту милиции.
Тот недоуменно посмотрел на «шефа».
— Снимите, снимите, — властно проговорил Герман Владимирович и мимолетно в упор посмотрел на милиционера.
Узбек затравленно и в то же время почти с благодарностью посмотрел на Понтиякова, потирая отекшие запястья рук.
— Вы свободны, — заявил шеф сержанту. Несколько секунд в кабинете царило глубокое молчание.
Погорелов недоуменно озирался по сторонам, мельком взглянул на портрет Дзержинского, потом остановил взгляд на Понтиякове, который словно и не замечал его, а что-то сосредоточенно записывал в журнал.
— Ну что? — многозначительно спросил Герман Владимирович, глубоко затянувшись сигаретой, от чего Погорелову стало не по себе. — Курить хочешь? Бери, — подвинул он Узбеку пачку сигарет «Мальборо».
Тот трясущимися руками выудил сигарету из пачки и с жадностью сделал несколько затяжек. У него вдруг закружилась голова, и это не ускользнуло от внимания Понтиякова.
— Что, кайф поймал?
— Да, — смущенно проговорил Погорелов.
— Борис, не будем играть в кошки-мышки, — после недолгого молчания произнес Понтияков. — Ваша песенка спета, ты это понял? — и незаметно включил кнопку магнитофона, закамуфлированного в столе.
— ' Да, — кивнул головой Узбек.
— Я не собираюсь от тебя выпытывать, что, где, как было, тебе это придется в любом случае рассказать следователю.
— Ни за что! — вдруг набрался решимости Погорелов. — Вы думаете меня расколоть? Я никого и ничего не боюсь. Я никого не убивал.
— А если тебе докажут? — мрачно спросил его Герман Владимирович. — Тогда тебе хуже будет. На тебе уже висит один труп. Шофера кто около банка убил? Тебе нужны свидетели? Я могу их сейчас вызвать. Хочешь?
Погорелов на миг сник. Несколько минут он молчал, переваривая сказанное, не ведая о том, что шофера еле выходили в реанимации.
— Можно закурить? — спросил вдруг Узбек.
— Закуривай.
— Я бы вам все рассказал, но я боюсь Людоеда, его мести, да и Бегемот по головке не погладит.
— Тебе плохо? Может, уколоться хочешь?
— Нет, я не шировой.
— Мы ничего с тобой записывать не будем. Разговор останется между нами, понял? Никто никогда ни о чем не узнает, это я тебе говорю по-мужски. Слово офицера.
— Хорошо, я вам верю. Я вам все расскажу, только переведите меня из одиночки в общую, я не могу находиться без людей, я не могу быть без сигарет. Дайте еще закурить.
— Возьми эту пачку себе. Все твои просьбы будут выполнены. Если хочешь — можешь получить передачку.
— У меня никого нет.
— Но деньги-то есть?
— Да, У дежурного.
— Хорошо, я дам указание, чтобы тебе купили все необходимое на твои деньги. А теперь рассказывай.
— А что рассказывать? — понуро склонил голову Узбек. — Я «замочил»[61] водителя «Жигулей». Оскорбил он меня. На… послал.
Понтияков молчал. Сидел он расслабившись и ничего не выражающим взглядом смотрел в одну точку поверх головы Погорелова.
— А полячку я не убивал. Не было меня там. У меня алиби есть. Это, наверное, Людоед.
— А Арутюнова кто?
— Бегемот. Я здесь не при делах.
— Ты не рассказал еще про семь трупов.
— Я в этих эпизодах не участвовал, болел. Это, наверное, Бегемот с Людоедом и Лютым, они мне об этом не докладывали. Ну что, расстреляют меня? — спросил он понуро.
— Если все расскажешь подробно, обещаю пятнашку, а может, даже меньше. Но я ничего не записываю. Для формальности надо будет кое-что потом записать.
— А Людоед с Бегемотом не узнают?
— Нет, нет, я же тебе сказал. Все равно им вышак. Ты теперь с ними на суде только встретишься. Я тебе даже очных ставок с ними устраивать не буду, но ты мне должен все рассказать, все подробности и детали, понял?
— Понял, понял, товарищ начальник!
— Смотри, — жестко проговорил Понтияков. — Где живет Котенкин?
— Последнее время он часто менял хаты. Бывает иногда в поселке Александровка на улице Кабардинской, 3.
— Кто у него там?
— Сожительница.
— Ладно, на сегодня все. Я тебя еще вызову.
— А как насчет одиночки?
— Я же сказал: я дам указание перевести тебя. Может, завтра отправлю тебя в тюрьму, там веселей будет.
Глава тридцать третья
И вот он, Осинин Виктор Александрович, 1947 года рождения, уроженец Ростовской области, русский, образование незаконченное высшее, снова арестован.
Что это? Рок? Судьба-злодейка или демоническая закономерность, когда человека, познавшего вкус
