И глубоко задумался.
«Мадам Макова – ещё один случайный элемент. И, кажется, нежелательный. Интересно, что ей известно? – размышлял Победоносцев под стук колёс и топот копыт. – Говорят, что близости между супругами не было; стало быть, о своих служебных тайнах Лев Саввич ей не говорил… Но откуда же тогда – «За это вы его и убили?»…
Конечно, глуповатая, вздорная баба. Да и момент такой, что могла ляпнуть что угодно. Но ведь сказала то, что сказала. И голос… Очень странный голос.
«Знает! Всё знает! – внезапно понял Константин Петрович. – А если не знает, то догадывается… Ох, прости Господи… Только не это…»
На кладбище поехали и вовсе немногочисленной компанией – человек восемь.
«Нелюди!» – думала Елизавета Яковлевна, которая ехала вслед за катафалком в министерской карете, по случаю похорон перевязанной чёрными гирляндами.
Когда въезжали на территорию монастыря, мать-игуменья вышла навстречу.
– Благодарю вас! – сказал распорядитель похорон.
– Да за что? – игуменья смотрела сурово. – Это ваши, мирские заботы. Суета… Монастырю заплачено, место выделено… Бог вам судья.
Какой-то мужик, по виду – деревенский, – остановился, увидав катафалк.
– Кого хоронят? – осведомился он у другого прохожего, господина в сером пальто. Господин стоял, сняв шляпу, и мужик принял его за кого-то, кто имеет отношение к покойному.
– Генерала, – ответил господин.
– Врёшь! – воскликнул мужик. – Генералов здесь не хоронят! Генералов-то в Лавре хоронят! Мы знаем!
– Земля что в Лавре, что в чистом поле – всюду одна, – обронил господин.
Надел шляпу, заложил руки за спину, и пошёл своей дорогой.
Мужик долго глядел ему вослед, сдвинув крестьянскую шапку на лоб и почёсывая затылок.
Когда гроб опускали в могилу, издалека донёсся громовой раскат.
– Гроза, что ли? – спросил кто-то.
Все стали задирать головы, оглядывать небо. Небо было безоблачным.
– Или пушка с крепости? Наводнение? Или холера вернулась? Вот уж пришла беда – отворяй ворота…
Возле гостиницы «Астория» творилось несуразное: одни бежали прочь от неё, другие – к ней. Свистели городовые, издалека доносился приближающийся звон колокольцев пожарной команды.
В третьем этаже гостиницы окно было выворочено, стена вокруг проёма покрыта копотью. Чёрно-серый дым валил наружу.
– Ну-ка, раздайся! – командовал полицейский чин. – Дайте дорогу пожарной команде!
Приехал градоначальник генерал Зуров.
Выйдя из кареты, ринулся в гостиницу с толпой полицейских. Ему навстречу бежал обер-полицмейстер Дворжицкий. Его лицо было испачкано копотью, он доложил:
– В одном из нумеров произошёл пожар. Уже почти потушили: вёдрами воду плескали. Сейчас вынесут постояльца. Только вид у него, доложу я вам…
Пронзительные чёрные глаза Зурова уставились на Дворжицкого:
– То есть?
Обер-полицмейстер слегка замялся, ответил, понизив голос:
– Руки оборваны…
Зуров оглядел вестибюль, приказал:
– Удалите всех посторонних. Кто же этот постоялец?
– Покамест известны лишь фамилия и звание.
Дворжицкий оглянулся на метрдотеля, стоявшего наготове с регистрационным гроссбухом в руках. Метрдотель тотчас подскочил, распахнул книгу, ткнул пальцем.
– Долженков Никита Петров, мещанского звания. Прибыл в гостиницу вчера, имел при себе большой багаж. Объяснил, что приехал в Питер по торговым делам из Торжка.
– Что за багаж? – спросил Зуров.
– Баулы, чемоданы… Дежурил администратор Чернозубенко. Он уже здесь. Прикажете позвать?
Зуров кивнул.
Чернозубенко – молодой человек во фраке, коротко стриженый, в очках, – сказал:
– Багаж ломовой извозчик доставил. Он же и наверх подымал. Упарился. Сказал, что чемоданы неподъёмные. Кирпичи, что ли, говорит, барин за собой таскает? А барин, дескать, ему: нет, это книги.
Метрдотель с видом человека, всё понимающего, заметил:
