– Ага, книги… Знаем мы эти книги!
– Что вы хотите сказать? – повернулся к нему Зуров.
– Так, ваше высокопревосходительство, разве книги взрываются?
Зуров переглянулся с Дворжицким.
– Ну-ка, ну-ка… Значит, вы слышали именно взрыв?
– И ещё какой! Все соседние окна повынесло, а в стене дыра сделалась, – хоть в соседний нумер проходи!.. – сказал метрдотель.
– Довольно, – прервал Зуров. – Расскажете всё Кириллову, в сыскном отделении. – Он взглянул на обер-полицмейстера: – Я слышал взрыв. Да, видимо, и весь город слышал.
– А вот и постояльца несут… – сказал Чернозубенко, отступая.
Двое перепачканных копотью полицейских тащили на обгорелом одеяле труп Долженкова. На труп было страшно смотреть: взрывом у него снесло лицо, вскипевшая черная кровь покрывала остатки головы, обрубки рук, покалеченную грудную клетку. И на фоне чёрной крови – белые осколки костей, торчащее ребро, два зуба…
– Чего вы его прете, как на выставку? – рявкнул Дворжицкий на полицейских. – Прикройте хоть тряпкой какой, что ли!
Прибыли Кириллов и Фомин, начальники сыскных подразделений жандармерии и полиции. Зуров сумрачно взглянул на них и коротко сказал:
– Бомбист. Динамитчик… Доложите мне через час о ходе дела. Я сейчас же еду в Аничков дворец. Если задержусь, – приезжайте туда же. А вас, – кивнул он Дворжицкому, – я попрошу оставаться здесь до окончания предварительного следствия.
Оглядел вестибюль, заметил у выхода полицейских, удерживавших огромную толпу.
«И откуда их столько набежало? » – удивился Зуров.
В летнее время Петербург обычно пустел до того, что напоминал какой-то огромный каменный некрополь…
– Фёдор Михайлович!
Достоевский, шедший по Невскому своей обычной торопливой походкой, вздрогнул. Рядом с ним остановилась пролётка, из неё выскочил Николай Николаевич Страхов – известный литератор, завсегдатай литературных салонов, а также личный друг всех русских писателей. Про Страхова даже шутили: он дружил со всеми – от Державина до Крестовского…
Николай Николаевич был взволнован, его полное лицо румянилось.
– Фёдор Михайлович! Никак не ожидал увидеть вас в Питере! Думал, вы ещё в Германии, в Эмсе… Здравствуйте, здравствуйте, дорогой вы мой! – и полез целоваться.
Достоевский, едва скрывая брезгливость, отстранился.
– Ну что вы, ей Богу, – пробормотал чуть смущённо. – Словно года четыре не видались…
– Ну, не четыре года, так два месяца! А я у графа Льва Николаевича Толстого гостил, в Ясной Поляне. Два месяца прогостил, он ещё упрашивал остаться, – так я насилу отвязался…
Достоевский помрачнел. Страхова часто заносило. Гостил он у Толстого, вероятнее всего, не больше двух дней. Липучий человек, фантазёр, но, кажется, открытая душа…
– Слышали взрыв? – спросил Страхов.
– Да кто же его не слышал… Так грохнуло: я уж подумал, опять на Дрентельна покушались.
Страхов сделал таинственное лицо:
– Нет, не покушались! Террорист, представьте себе, в нумере «Астории», с видом на Исаакий, мастерскую устроил: бомбы изготавливал! Ну, и что-то не так сделал: рвануло! Сам в клочья, горничная в клочья, в соседних нумерах постояльцев кого поубивало, кого контузило! Представляете? Представляете?
– Да уж… Картина!.. – согласился Фёдор Михайлович. – Выходит, они уже начали…
– Начали – что? – насторожился Страхов.
Достоевский пожал плечами.
– Войну.
– Войну? То есть, теперь не револьверы и кинжалы, а и бомбы в ход пойдут? – Страхов задрожал от любопытства.
Достоевский знал: всё, что он сейчас говорит Николаю Николаевичу, завтра же будет известно во всех салонах, редакциях, литературных кружках…
– Видимо, так, – осторожно ответил он. – И те, другие, тоже начали…
– Кто это «другие»? Кто? Кто?
Достоевский усмехнулся:
– Да уж известно, кто: полиция, жандармы…
Жадный огонёк в глазах Страхова потух.
– A-a… – протянул он разочарованно. – Ну да, жандармы… Конечно…
