Домовладелица критическим взглядом оглядела обстановку и доверительным тоном проревела:
– Я вам вот что, голубушка, посоветую. Снесите-ка вы свои наряды на распродажу. Какой никакой – а доход.
Она ещё раз оглядела комнату и двинулась, как пароход, к дверям. Только что без гудка…
– Послушайте! – остановила её Елизавета Яковлевна. – А что, если бы я хотела взять квартиру поменьше? Мне одной такие хоромы ни к чему.
Пароход медленно развернулся.
– Вы у меня же хотите квартиру взять?
– А у вас есть свободные?
Труба неожиданно вздохнула.
– Нет, голубушка, у меня только почтенные люди квартируют. Сенаторы, правительственные чины, железнодорожники… Маленьких квартир совсем нету, разве что дворницкая. Но, если желаете, я наведу справки.
– Конечно, желаю! И даже очень буду вам благодарна!
Пароход снова начал разворачиваться к дверям.
– Наведу! – проревела напоследок и удалилась, едва вписавшись в двустворчатый дверной проём.
Дворецкий проводил её.
Но не успел закрыть за ней дверь – новый посетитель: из министерства.
Елизавета Яковлевна обрадовалась было: мелькнуло в голове приятное слово «пенсион». Не тут-то было! Оказывается, явились за какими-то бумагами Льва Саввича.
Елизавета Яковлевна нахмурилась.
– Нет, никаких бумаг я вам не дам, – сказала, как отрезала. – И в кабинет Льва Саввича не пущу. Сама туда не захожу, и посторонним не позволю. Заперла на ключ.
– Но я не посторонний… – опешил чиновник. – Я товарищ министра юстиции Фриш!
Елизавета Яковлевна помотала головой:
– Нет! Сама не вхожу – значит, и никого не пущу. Приходите после. Потом.
– Когда же прикажете? – обиженно спросил Фриш.
– После сороковин.
Фриш насупился.
– Но дело не может ждать. Вы же знаете, что в министерстве обнаружена недостача. Особым судебным присутствием Сената ведётся расследование, нужны документы. А Лев Саввич, насколько мне известно, часто приносил служебные бумаги домой…
– Нет! – нетерпеливо ответила Елизавета Яковлевна. – Я же сказала. Чего вы стоите? Чего ждёте? Мне на кладбище надо ехать.
Лицо Фриша приняло крайне недовольное выражение.
– Однако, мадам Макова, вы, видимо, хотите, чтобы я с прокурором пришёл и с жандармами? Официально?
– Ничего я не хочу! – повысила голос Елизавета Яковлевна. – Вы видите: я траур не сняла? Какие бумаги? Какой прокурор? Совести у вас нету, вот что! Ступайте! И передайте вашему прокурору, что я свои права знаю, а вдов обижать даже и законом не велено.
После такой тирады Фриш опешил и удалился в явном смущении. А Елизавета Яковлевна, наконец, стала собираться на кладбище.
Но – опять не дали. Явился худощавый пожилой господин и заявил:
– Я из магазина Дациаро, компаньон Рашевский. Тому две недели назад вы изволили заказать у нас жемчужное колье. Колье давно готово. Если желаете – оно у меня с собой…
Елизавета Яковлевна, уже порывавшаяся идти, подошла поближе. И сказала чётко, вполголоса:
– Не нужно мне ваше колье. Не стану я его выкупать. Понятно вам?
Рашевский пожевал губами, пожал плечами.
– Странно, – сказал он. – А ведь за вами ещё долг числится. Прошу простить, если я не вовремя…
– А то вовремя! На кладбище съездить не даёте! То один является, то другой. И у всех на уме деньги! Тут человека не стало, понимать же должны!..
Рашевский снова пожевал губами.
– Я понимаю, – наконец сказал он. – Однако долг немаленький, кто же его оплачивать будет?
Елизавета Яковлевна молча позвонила. Дворецкий стоял у дверей – наготове.
– Пролётку заказал? – спросила у него Макова.
– Как велено-с. Уже у подъезда.
– Хорошо. А цветы? Впрочем, я по дороге куплю: так дешевле будет, чем на дом-то…
