– Многое, – ответил Нечаев, слегка успокаиваясь. – Лучше уж прямо скажите, кто же там, наверху, НАМ (он сделал ударение на этом слове) противостоит?
Комаров пожал плечами.
– Никто.
– Вы лжёте. Вы день и ночь воюете с полицией, с призраками… С министрами.
– Ну-ну. Интересно послушать.
– Да, с министрами! Вы думаете, я тут ничего не знаю? Да я, может быть, больше вашего знаю! И про мадам с револьвером, и про министра…
Комаров пренебрежительно махнул рукой.
– Это ваше дело. Мадам фактически исполняет нашу волю. А что до министра – так один в поле не воин…
И пошёл к выходу.
Маков вошёл в Исаакиевский собор. Шла обычная служба, народу было немного. Маков прошёл в дальний угол, встал перед свечами, за спинами старух. Делал вид, что молится. Ждал.
Наконец, заметил: молодой человек, по виду – студент, пошёл к выходу.
Маков пошёл следом.
Выйдя из собора, двинулся к скверу. Молодой человек, слегка горбясь, неторопливо шагал впереди. Маков постепенно догнал его.
– Очень опасно стало, Лев Саввич, – проговорил студент.
– Согласен, – тихо ответил Маков. – Пожалуй, вам следует покамест уехать. Я распоряжусь, получите отпуск для лечения. Езжайте куда-нибудь подальше от женев с парижами – в этих осиных гнёздах вас могут быстро найти.
Студент слушал молча.
– Но перед этим попрошу вас сделать ещё одно, последнее дело.
Впереди в аллее стоял городовой. Когда Маков поравнялся с ним, городовой подтянулся и внезапно гаркнул:
– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
Маков вздрогнул от неожиданности: перед ним стоял Кадило.
– А ты чего здесь? – спросил Маков.
– А меня давно перевели сюда, ещё когда на жизнь Государя императора покушались. Так что теперь здесь службу несу!
– Молодец, – сквозь зубы сказал Маков.
– Рад стараться! – донеслось сзади.
«Вот ещё один. Не поймёшь, кто. То ли дурак, то ли…» – Маков ускорил шаг.
Место было слишком людное: здесь его многие могли узнать.
– Идите вперёд, – тихо проговорил Лев Саввич своему спутнику. – На Сенатской возьмите пролётку, езжайте по Конногвардейскому бульвару. Я догоню.
И Маков свернул в боковую аллею.
Усевшись в пролётку, Маков вздохнул с облегчением.
– Ну-с, Павел Александрович, скверные дела.
– Да уж… – проговорил Севастьянов. – Куда ехать прикажете? Извозчик ждёт.
– А нумер извозчика запомнили?
– Запомнил…
– Теперь и извозчиков опасаться приходится. Гурко порядок наводит… Скажите – пусть едет на Екатерининский, к Михайловскому саду.
Когда пролётка тронулась, Севастьянов спросил:
– Так о каком же деле, ваше высокопревосходительство, вы говорили?
– У Акинфиева дети остались…
– Да, я с ними познакомился. Девушка, Верой зовут, – чистейшая душа. И два мальчика…
– Вот о них и речь. Когда-то я обещал Акинфиеву позаботиться о его семье, если с ним что-нибудь случится. Случилось… И теперь, думаю, надо не просто позаботиться: надо их спрятать.
Севастьянов поднял брови.
– Именно спрятать. Снабдить деньгами, рекомендательными письмами, вывезти в Германию. Через нашего агента в Берлине подыскать им квартиру. Мальчиков определить в русскую школу, Веру – по её желанию. С ними выедет госпожа Преловская, – вы её не знаете; она у меня несколько лет прослужила стенографисткой. Живёт одиноко, деньги у неё есть, благотворительностью занимается, попечитель детского приюта. Ну, иногда мои деликатные поручения выполняет. Так вот, раньше связь с ней поддерживал Филиппов. Теперь, значит, вам придётся. Передадите деньги, инструкции. Проследите, чтобы
