Надеюсь, вы понимаете, что это не более чем игра. Вы, мужчины, играете в одни игры, мы – в другие.
– Я-то понимаю, – заверил ее Иван Дмитриевич, – но всегда найдутся люди не столь современные, как мы с вами. Они могут и не понять.
С утра он догадался освежить в памяти соответствующие статьи уголовного законодательства и теперь с купюрами процитировал статью двести вторую:
– «Кто будет колдовать или чародействовать и для сего чинить начертания на земле, творить курения, пугать чудовищами, предвещать по воздуху или по воду, искать видений, нашептывать на бумагу, траву или питье, тот наказывается…»
– По приговору Совестного суда [8], – закончила Каменская. – В худшем случае могут приговорить к штрафу или к покаянию, да и то лишь в теории. На практике этого уже лет сто как не бывает.
– Боюсь, мне придется развеять ваши иллюзии. Возьмем для примера упомянутую здесь кладбищенскую пыль. Опытному законнику не составит труда подвести ващи действия под статью двести тринадцатую.
– Что это за статья?
– О разрытии могил и осквернении праха.
– Но я ничего не разрывала и не оскверняла!
– Верю, но опровергнуть такое обвинение вам будет нелегко. Особенно если удастся доказать, что вы в неблаговидных целях использовали человеческий череп. Он ведь является чьим-то прахом, и манипуляции с ним можно толковать как глумление над останками.
– Интересно, как вы докажете, что имело место глумление?
– Ваша бывшая горничная готова свидетельствовать против вас.
– Паршивка! – вырвалось у Каменской.
– К тому же в этой вашей книге наверняка сыщется немало такого, что подпадает под статью сто восемьдесят вторую. Она трактует случаи богохуления и поругания священных символов христианской религии, а это даже в наши либеральные времена грозит серьезными неприятностями.
– Перестаньте! Что может мне сделать Совестный суд? Сослать в каторжные работы?
– Преступления, караемые по названным мною статьям, подлежат юрисдикции Уголовного суда. Со всеми вытекающими последствиями.
– Господи, да кто станет меня судить! Кому я нужна!
– Мне, – ответил Иван Дмитриевич. – Яне вижу другого способа заставить вас говорить правду.
– Какую еще правду? Вам и так все про меня известно. Да, я зарабатываю на жизнь гаданиями, потому что на гонорары мужа мы попросту не могли бы существовать. Да, я рассчитала горничную, потому что ей велено было молчать об этом. Мало того что такой способ добывать себе пропитание унизителен для интеллигентной женщины, если бы о моих занятиях узнали в литературных кругах, Николай Евгеньевич стал бы всеобщим посмешищем.
– Мир тесен. Могло дойти через ваших клиенток.
– Их я обслуживаю под псевдонимом.
– А муж знал, на какие деньги вы его содержите?
– Разумеется.
– И как он к этому относился?
– Терпел. Что ему оставалось делать?
– Судя по вашей книге, вы не только гадаете, но и вызываете духов. Я не ошибся?
– Это лишь так называется. Тут нет ничего сверхъестественного, все дело в химическом составе этих веществ. Сгорая, они дают особый запах, который воздействует на мозг и вызывает что-то вроде слуховых и зрительных галлюцинаций.
– А к нечистой силе вы при этом обращаетесь? К какому-нибудь Бафомету?
– Это не по моей части. Я такими делами не занимаюсь.
– Но один рогатый здесь все-таки был.
– Кто вам сказал? – не сдержалась Каменская. – Наталья?
– Я имею в виду вашего покойного мужа, которому вы наставляли рога, – отметив ее реакцию, пояснил Иван Дмитриевич.
Она поняла мгновенно и, похоже, успокоилась.
– В наблюдательности вам не откажешь… Вы правы, Килин – мой любовник.
– В связи с этим хотелось бы знать, почему из лежавшей на столе рукописи исчезла последняя страница. Та, где героиня спрашивает любовника: «Скажи, ты мог бы убить моего мужа?»
– Я ее сожгла.
– Вы так спокойно в этом признаетесь?
– Рассказ все равно не закончен. Страницей больше, страницей меньше, это уже не важно. Я боялась, что напрасные подозрения отвлекут вас от поисков настоящего убийцы.
